МАТЕМАТИКА ИЛИ БУХГАЛТЕРИЯ?

http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=231fdc5e-3c35-4d64-b3bd-3aad81a30fca&print=1
© 2024 Российская академия наук

Состоявшаяся на минувшей неделе сессия Общего собрания РАН показала, что проходящая реформа академического сектора отечественной науки по-прежнему вызывает множество вопросов. Проблемы стоят серьезные: как осуществить “правило двух ключей”, как оптимизировать систему научных организаций, чтобы управление стало эффективным, как оценить результаты институтов, не скатываясь к “средней температуре по больнице” и не уходя в формализм. Приглашаем к дискуссии всех, кто хочет высказать свое мнение.

Николай ДОБРЕЦОВ, академик РАН, член Президиума РАН, председатель Объединенного ученого совета СО РАН наук о Земле (Новосибирск):

- В чем задача Академии наук? Вовсе не в поиске новых подходов, ведущих к интенсификации и развитию экономики, и не в решении конкретных технических проблем, как утверждает в недавнем интервью “Известиям” Андрей Александрович Фурсенко. Социально-¬экономические задачи должно формулировать государство. Вспомним крупнейшие проекты советского времени: атомный, ракетный, освоение нефти и газа Западной Сибири. Академия наук много раз пыталась инициировать программы во всех этих областях, но дальше обсуждений дело не шло: соответствующие постановления были изданы и огромные ресурсы привлечены, только когда необходимость решения этих задач осознали на правительственном уровне. А понимание этого пришло из¬-за внешнеполитических (разработка атомной бомбы американцами и первые ракетные обстрелы Лондона немцами) и внутриэкономических (катастрофическая нехватка энергетических ресурсов) причин.

Поэтому задача академии - фундаментальные исследования, которые позволяют быть готовыми к решению многих проблем, и на этой основе - помощь в реализации четко сформулированных крупных государственных проектов. Востребованность науки определяется потребностями экономики и перспективами ее развития.

Но науки по заказу не бывает. Уместно сравнение с искусством: конечно, художники пишут портреты и за деньги, но шедевры создаются преимущественно в свободном творчестве. Есть яркий пример и из области науки - геометрия Н.Лобачевского. Величайший российский математик создал неэвклидову геометрию в начале ХIX века, и более 100 лет его система не находила никакого практического применения. А сегодня ни ракетостроение, ни астрофизика без его формул работать не могут.

Интересный факт, касающийся математики: в 1997 году я беседовал с Ли Пеном, тогда председателем Госсовета КНР, и он подчеркнул, что Китай обречен на сотрудничество с Россией по разным направлениям, в том числе и потому, что наша академия за 300 лет существования дала миру плеяду выдающихся математиков, а китайская цивилизация за 3 тысячи лет - очень мало. Математика - вершина абстрактного мышления, которая определяет прогресс знания в целом. И мы по-¬прежнему таких вершин достигаем (из наших современников достаточно вспомнить Людвига Фаддеева, Григория Перельмана). И не стоит требовать от науки сугубой “полезности”.

Андрей Александрович Фурсенко утверждает, что реформа обеспечила больше свободы научным сотрудникам. Увы, здесь желаемое выдается за действительное: до реформы у нас была система, в которую входили институты с учеными советами, делегировавшие представителей на общие собрания региональных отделений и РАН. Все вопросы обсуждались открыто и с участием представителей институтов - и на заседаниях объединенных ученых советов, и в специализированных отделениях. Конечно, у системы были недостатки, но она работала.

Разрушение целостной системы несет массу проблем: не может быть стабильной управленческая конструкция, где центр компетенции находится в одном месте (РАН), а центр управления и распределения финансов - в другом (ФАНО). Причем полномочия между ними четко не разграничены. К тому же обязанностей у РАН более чем достаточно (взять хотя бы грандиозную задачу экспертизы!), а механизмы их выполнения не всегда внятно прописаны. Я уверен, что чиновник, даже самый грамотный, не может управлять наукой. Представьте, что Ученый совет оценивает научные результаты института, а утверждает их... главный бухгалтер.

Поэтому сегодня надо работать над решением двух важнейших задач: во¬-первых, включить коллективы институтов в принятие решений, во-¬вторых, дать РАН необходимые полномочия. Решение второй задачи можно начать с региональных научных центров - их сейчас в России около 40 (считая центры бывших РАМН и РАСХН), в том числе 15 - национальных, которые играют особую роль, способствуя сохранению стабильности в республиках. Нужно перевести региональные научные центры в двойное подчинение - ФАНО и РАН, внеся соответствующие поправки в их уставы. Тогда принцип двух ключей будет реально реализовываться.

Владислав БЕЛОВ, кандидат экономических наук, заместитель директора Института Европы РАН (Москва):

- Оценка эффективности научных организаций - проблема общемировая. В Германии, например, в последние годы активно идет дискуссия о том, может ли такая оценка быть объективной и какие именно критерии для этого нужны. При этом, положа руку на сердце, признаем, что в самой науке потребности в оценке эффективности не существует - есть имена, есть лидеры научных школ, они общепризнаны, невзирая на индекс Хирша и количество патентов.

Оценивать эффективность хотят те, кто предоставляет средства. И это справедливо. В той же Германии на научные исследования выделяется порядка 75 миллиардов евро (нам и не снилось!), причем две трети дает бизнес, а треть - государство через пять основных самоуправляемых научных сообществ - Макса Планка, Фраунгофера, Лейбница, Гельмгольца и Германское научное общество (поддержка вузовской науки).

Дотошные немецкие коллеги разработали массу систем оценки эффективности научных учреждений, в которых учли, казалось бы, все возможные критерии: количество и качество научной продукции - статей, докладов, монографий, привлеченные гранты, защищенные диссертации (с отдельным учетом по гендерному признаку), различного рода награды, участие в междисциплинарных исследованиях, в международных коллаборациях, в оргкомитетах международных конференций, поддержку научной молодежи и еще массу факторов.

Многое из этого, возможно, стоит позаимствовать и нам. Так, для гуманитарных и экономических институтов интересным считаю такой показатель, как “передача полученных результатов в другие общественные сферы - экономику, политику, государственное управление, профессиональные и общественные объединения” (с прилагаемым списком структур и ведомств, воспользовавшихся научным продуктом), а также активное участие в популяризации научной деятельности.

Здесь, кстати, интересный инструмент предлагают коллеги из Сибирского отделения: сайт как мерило информационной активности института. Институт Европы использует этот инструмент: на нашем сайте в открытом доступе можно найти и все изданные монографии серии “Старый Свет - Новые времена”, и наши доклады, и актуальную аналитику, и все статьи научного журнала “Современная Европа”.

Возвращаясь к немецкому опыту: невзирая на тщательную проработанность критериев, вопрос об объективности такой оценки с повестки дня не снимается. Так что Россия, выработав взвешенную систему оценки эффективности (мы пока в начале пути, но радует сближение позиций ФАНО и РАН) научных учреждений, может внести существенный вклад в решение актуальной для международного научного сообщества проблемы. Главное, не уйти при проведении оценки в формализм: увы, сегодня на формальные запросы о показателях уже начинаются формальные ответы (в виде перекрестных ссылок и пр.) со стороны ученых.