Версия для печати
Вернуться к списку

Академическое жизнелюбие оставить?

Обольщаться достигнутыми показателями академического жизнелюбия не стоит.

Художник Жюль Клоке, «Анатомия человека» (1821–1823). Источник: Artset et SciencesКак говорил Михаил Жванецкий, «что с человеком ни делай, он упорно ползет на кладбище!» Но представители научного сообщества проделывают этот путь существенно медленнее остальных… Непонятно – почему?

Российские академики (в данном случае речь идет конкретно о Российской академии наук и только о мужской ее когорте) живут в среднем на 13 лет дольше рядовых россиян мужского пола. Это основной вывод доклада, представленного в одном из последних выпусков электронной версии бюллетеня «Население и общество» Института демографии Государственного университета – Высшей школы экономики (№ 283–284). Авторы, отечественные демографы Евгений Андреев и Дмитрий Жданов, работают сейчас в Институте демографических исследований им. Макса Планка (Росток, ФРГ).

Вообще-то это уже никакая не новость: на факт существенного превышения средней продолжительности жизни академиков (авторы доклада называют «академиками» всех членов Российской академии наук – и действительных, и членов-корреспондентов) обратили внимание далеко не впервые.

«Во-первых, показано, что коэффициент интеллекта (КИ) ученых, во всяком случае хорошего уровня, выше, чем в популяции, – пояснил в беседе с корреспондентом «НГ» Юрий Александров, доктор психологических наук, заведующий лабораторией Института психологии РАН. – Но особо высоким, кстати, коэффициент интеллекта не должен быть, а то креативность понижается. Во вторых, показано, что величина КИ позитивно коррелирует с физическим состоянием (Стюарт-Гамильтон Ян, «Психология старения»). Наконец, и это самое прямое, показано, что величина КИ позитивно коррелирует с продолжительностью жизнью».

Судя по всему, феномен академического долгожительства приобрел уже форму глобальной эпидемии (второго эпидемиологического перехода, как называют этот процесс демографы, см. ниже). Академики, люди умственного труда вообще, живут обычно дольше среднестатистического гражданина в любой стране. Не случайно в Венском институте демографии Австрийской академии наук с 2005 года под руководством профессора Густава Файхтингера даже проводятся специальные исследования по демографии научных сообществ (The Demography of Learned Societies). Собственно, доклад Андреева и Жданова о демографии Российской академии наук был подготовлен именно по предложению Файхтингера.

Замечательно, что российским ученым удалось выявить вполне четкую периодизацию изменения продолжительности жизни российских академиков (точнее, их ожидаемой продолжительности жизни в возрасте 50 лет). Таких периодов набралось четыре.

1. Время с 1801 до 1831–1840 годов (данные усреднялись за каждое десятилетие) можно считать периодом относительной стабильности. Средняя продолжительность жизни академиков в возрасте 50 лет составила 18,6 года.

2. В 1841–1850 годах этот показатель резко увеличился – до 22,1 года.

3. Затем продолжительность жизни членов Академии наук начинает снижаться вплоть до минимума – 18,8 года в 1931–1940 годах. Естественно, авторы связывают это снижение с репрессиями 1930-х годов.

4. Но вот в дальнейшем – и до сих пор! – начинается устойчивый рост продолжительности жизни.

Любопытно, что до 1961–1970 годов продолжительность жизни мужского населения России/СССР хотя и отставала от таковой у академиков, но это были показатели, все-таки вполне близкие и сопоставимые. А вот начиная с 1961–1970 годов что-то неуловимо изменилось: продолжительность жизни российских мужчин начинает снижаться, а членов Академии, наоборот, столь же неуклонно расти. К началу 2000-го разрыв составлял уже 13 лет. И тут начинаются загадки.

«Наши расчеты показывают, что увеличение среднего возраста вновь избранных членов определяет примерно 35% старения, а остальной рост среднего возраста связан с другими факторами, в том числе со снижением уровня смертности, – подчеркивают Евгений Андреев и Дмитрий Жданов. – И дело не в том, точнее, не только в том, что уровень жизни и качество медицинского обслуживания членов академии заметно выше среднего. Весьма вероятно, что запас жизненной энергии у людей, достигающих высоких научных результатов, изначально выше среднего. К тому же, несколько идеализируя ситуацию, можно предположить, что членство в академии свидетельствует о более успешной и органичной жизни, а это защищает от столь частой в России склонности к чрезмерному потреблению алкоголя».

В принципе о том же самом говорит и наш эксперт Юрий Александров. «Ученый живет отлично. Я так думаю, – поясняет он. – Делает, в определенных пределах, что хочет. Сам, в определенных пределах, собой распоряжается (включая режим дня, недели, года). Ему интересно. Он и при маленьких деньгах может быть доволен, потому для него не в них успех и критерий его эффективности. Почему ты такой бедный, если такой умный – не относится к ученым».

И все-таки объяснять наблюдаемый парадокс только «более успешной и органичной жизнью» представителей академического сообщества было бы слишком просто, как мне кажется. Например, еще в 1921–1922 годах один из пионеров генетики в России Юрий Филипченко провел остающееся уникальным до сих пор исследование среди выдающихся ученых Петрограда.

Обработав несколько сотен развернутых анкет, Филипченко прежде всего выявил следующее деление по национальности опрошенных: чистые русские (около 50%), смешанное происхождение (около 25%) и чистые иностранцы (также 25%). А затем делает вывод: «Бичом чисто русских семей является алкоголизм, встречающийся почти в 1,5 раза чаще, чем его можно ожидать: в 70% вместо 51%... Напротив, у иностранцев алкоголизм встречается раза в три реже ожидаемого, и все другие заболевания, особенно туберкулез, несколько ниже нормы. Хуже всего обстоит дело в семьях смешанного происхождения: туберкулез, рак и алкоголизм превосходят в них ожидаемые цифры довольно заметно, а душевные болезни встречаются еще чаще (более чем в 1,5 раза против ожидаемого), чем алкоголизм среди чисто русских элементов».

К тому же и против сугубо биологических закономерностей не поспоришь, даже если ты академик. Лев Этинген, доктор медицинских наук, профессор кафедры анатомии человека Московской медицинской академии им. И.М.Сеченова, в своей монографии «Нормальная морфология человека старческого возраста» (М., 2003) приводит такие данные. Снижение объема и массы головного мозга может достигать к 90-летнему возрасту 20–30% от его наибольшего объема. К 70 годам кора мозга теряет 20%, а к 90 годам – 44–49% клеточного состава. Наибольшие потери отмечены в лобной, нижневисочной, ассоциативной областях коры.

Но вот что удивительно, и на это обращает внимание профессор Этинген: «Выдвинуто предположение, что у более одаренных в молодости людей разрушительное влияние старения на способности менее выражено, чем у людей, которые были средне- и малоодаренными в молодом возрасте».

Механизмы этого явления, опять-таки, тайна, покрытая мраком. Впрочем, вполне логичная гипотеза существует и по этому поводу. «При обучении происходит неонейрогенез: появляются новые нейроны, – подчеркивает профессор Юрий Александров. – Этот эффект особенно выражен (в смысле сила влияния обучения по сравнению с фоном) именно в пожилом возрасте. Мы считаем, что обучение – формирование не мозговых, а общеорганизменных систем. Следовательно, тот факт, что ученые учатся всю жизнь, возможно, не только обновляет их мозг, но и определенным образом тело».

Можно сослаться и на известные аналогии, наблюдаемые в царстве животных. Примерно 15% мышей, запущенных в лабиринт, в первую очередь бросались к помещениям, где были не еда, не самки, а совершенно бесполезные вещи. Грызуны начинали их облизывать, обнюхивать, поворачивать… «Это были мыши-исследователи, – считает академик Евгений Фейнберг. – Их интересовала фундаментальная наука». У этих мышей, кстати, обнаружились повышенная сопротивляемость болезням и – правильно! – повышенная продолжительность жизни.

«Конечно, продолжительность жизни – феномен многофакторный, – говорит Юрий Александров. – Академиками становятся не все, а люди с определенной мотивацией. То, что они стали академиками, должно приводить к тому, что они испытывают «удовлетворение от удовлетворения» данной (сильной – это ведь очень непросто) мотивации».

Как бы там ни было, но, признаются Андреев и Жданов, для них было неожиданностью обнаруженное снижение смертности академиков в период после 1950 года: «Оно означает, что уже тогда в академическом сообществе начались процессы, характерные для так называемого второго эпидемиологического перехода, – успешная профилактика хронических болезней и перераспределение смертности от них к самым старшим возрастам. В те годы это было ново даже для Западной Европы, а в России не стало массовой повседневностью еще и сейчас». Так что в каком-то смысле российские академики буквально не от мира сего.

Впрочем, обольщаться достигнутыми показателями академического жизнелюбия не стоит. Как отмечают Евгений Андреев и Дмитрий Жданов, долголетие членов Российской академии наук не следует переоценивать: «Продолжительность жизни академической элиты, будучи на 2–3 года выше, чем всех мужчин с высшим образованием в России, все же на 1,5–3 года ниже, чем шведских мужчин, имеющих высшее образование и занятых умственным трудом». Кстати, занятые умственным трудом и высокообразованные мужчины составляют 10–15% мужского населения Швеции.

Так что возрастным показателям российских академиков еще есть куда расти. Долгие им лета.