7-го
февраля 1969-го года — дата официального основания Института научной информации
по общественным наукам РАН (ИНИОН). 30-го января 2015 года в его здании начался
пожар, в ходе которого было разрушено одно из крыльев института. Восстанавливать
здание ИНИОНа так и не начали, институт продолжает оставаться «бездомным». При
этом так и не решен вопрос о том, стоит ли ИНИОН реформировать или вообще расформировать.
Корреспонденты «Чердака» рассказывают о том, как они пытались разобраться, что
же не так в «проблеме ИНИОНа». Екатерина Боровикова, Иван Шунин
В
середине января «Чердак» решил написать про ИНИОН — чем он жил в советское
время и чем живет сейчас. Мы думали, что кто-то похвалит институт, кто-то
покритикует — и в результате у получится более-менее объемная картинка. Мы
поговорили с несколькими людьми — как в ИНИОНе, так и вне его, но в итоговый
текст их комментарии не вошли: добиться от спикеров того, чтобы они озвучили
под запись что-либо, помимо «все в порядке» не удалось, несмотря на то, что это
явно не соответствует действительности. Расцвет ИНИОНа приходится на 1970−80-е
годы, когда он был окном в зарубежную науку для советских ученых. Институт
получал современную литературу по общественным наукам и выпускал на ее основе реферативные
журналы, сборники, обзоры и библиографические указатели. Значительная часть
материалов рассылалась руководству страны под грифом «для служебного пользования»,
однако сами издания ИНИОНа цензуре Главлита не подвергались. Современники
вспоминают о тех временах с удовольствием: о бурных дискуссиях, об особом стиле
обсуждений научных проблем, свободном от повсеместной идеологизации, о бешеной
популярности изданий ИНИОНа и том, какими правдами и неправдами те, кто имели
доступ к фонду института, передавали книги и журналы «хорошим людям», доступа
не имевшим. 1977 г. В одном из читальных залов библиотеки ИНИОНа. Фото: Денисов
Роман / Фотохроника ТАСС С тех пор деятельность ИНИОНа существенно не
изменилась, однако очевидно изменилась окружающая действительность. Скорость
распространения информации выросла не в разы, а на порядки, количество
информации — как минимум на несколько порядков, английский устоялся как язык
международного общения, цензуры — в советском понимании этого слова — в России
нет, и проблема доступа к зарубежным научным публикациям не стоит: для этого
есть либо официальная подписка в научных и учебных заведениях, либо всем
известный пиратский ресурс. Дефицит информации сменился ее избытком. Реферативные
сборники ИНИОНа в такой ситуации обслуживают специфическую аудиторию: то ли людей,
которые не знают английского языка (или языка того региона, на котором
специализируются), что для современного ученого странно, то ли тех, кто хочет
получить общее представление о том, что происходит в зарубежной общественной
науке, и никуда не торопится — в свежих реферативных журналах ИНИОНа описываются
работы, вышедшие в прошлом году (ознакомиться с ними можно в электронной библиотеке
elibrary.ru; требуется регистрация!). 4 февраля 2015 г. Внутри сгоревшего
здания библиотеки ИНИОНа. Фото: Михаил Метцель / ТАСС Как исследовательский
институт, ИНИОН тоже работает в основном на российскую аудиторию и в зарубежных
журналах публикуется мало: максимум публикаций в базе Web of Science — 16 в
2016 году, в Scopus за 2016-й у ИНИОНа 4 публикации (базы Scopus и Web of
Science совпадают лишь частично).Бывший директор и научный руководитель
института Юрий Пивоваров в 2004 году, комментируя мемуары своего
предшественника Владимира Виноградова, писал: «Увы, речь идет о наших победах
70—80-х, ныне же мы практически „вне игры“. Но это, как говорится, уже другая
история». Уже после пожара его позиция приняла оборонительный характер: «…не
надо постоянно говорить о том, что мы должны меняться, меняться, что мы
отстали, что мы плохие…»Это, пожалуй, неудивительно: после пожара в библиотеке
ИНИОНа в январе 2015 года на Пивоварова посыпались обвинения, а ИНИОН, лишившись
«форта» — здания — уже не мог продолжать отсиживаться за его стенами, говоря о
том, что он просто временно «вне игры» — стали возникать вопросы, в каком качестве
ему в эту «игру» возвращаться. ИНИОН перестал быть комфортным, вместительным
пространством с огромнейшим библиотечным фондом. Что от него осталось в
результате катастрофы? И каков ответ на вопрос, недавно сформулированный новым
президентом РАН Сергеевым: «что это за профессия такая — „научная информация в
области общественных наук“?» Кажется, пока что он остается тем же, что и был 49
лет назад, когда свободного доступа к научной литературе по социальным
дисциплинам у наших соотечественников не было: предоставлять доступ к книгам и
журналам тем избранным, кто имеет право на пропуск в ИНИОН. Но признать свои
экзистенциальные проблемы в горячке боя за выживание значит дать слабину, подставиться
под удар, который может стать смертельным. А критиковать институт со стороны —
значит нападать на товарищей, которые и без того в беде. Именно поэтому,
по-видимому, наш изначальный текст про ИНИОН и не состоялся: собеседники либо
отказывались от комментариев, либо высказывались в том духе, что никаких
проблем у института нет, работа его крайне востребована, менять ничего не надо,
а все его неприятности — происки темных сил. В этом смысле показательна история
с книгами, пострадавшими при пожаре. Старых и редких изданий среди них не было,
а многие из тех, что сгорели, имеют дубликаты в других библиотеках России или
оцифрованные версии в зарубежных библиотеках. Об этом Пивоваров рассказал в
интервью Ленте.ру в апреле 2015 года. Так называемую «мокрую часть» фонда, что
была залита водой при тушении пожара, заморозили — чтобы потом высушить при
помощи криогенных установок. Но установки эти так никто и не купил и покупать
не собирается, и книги продолжают лежать в морозильниках. Их хранение стоит
денег, и несмотря на жалобы на нехватку финансов, институт продолжает его
оплачивать. Отвечать на вопрос, не смириться ли с потерей этих книг, раз не все
они уникальны, да и восстановление их не предвидится, никто не хочет. Библиотека ИНИОНа теперь разбросана по двум
десяткам институтов РАН, частично работает в уцелевшей части здания на
Нахимовском проспекте, а зал новых поступлений и абонемент расположились на
улице Дмитрия Ульянова. Единственный фрагмент, который остался от исходного
текста — репортаж о походе одного из двух авторов этой статьи в зал новых
поступлений ИНИОНа, который мы приводим ниже. В библиотеке меня встречают
дружелюбно, но настороженно. Фотографировать в библиотеке без разрешения
руководства «конечно, нельзя». Поэтому мне дают телефон секретаря директора
института, которая дает мне телефон руководителя библиотеки. Сотрудники
библиотеки любезно разрешают звонить с их аппарата. Руководитель запрашивает
текст статьи, чтобы оценить его тональность: насколько он критичен или хвалебен
по отношению к ИНИОНу. Черновой вариант статьи с исключительно благожелательными
отзывами об ИНИОНе и комментариями сотрудников самого института (тоже, понятное
дело, не критическими) уже готов, и я отправляю текст на рецензию.Пока решается
судьба репортажа, я, с позволения сотрудницы библиотеки, занимаю свободный стол
и занимаюсь своей работой. Комната, которая доступна моему наблюдению,
обставлена скромно: около двух десятков рабочих столов, за которыми работает
5−6 человек. Компьютеров не видно, за ноутбуком работаю только я. Официальность
обстановке придают колонны и балкон с балюстрадой. Когда я снова звоню руководителю
библиотеки, она отзывается о моем тексте критически: все это уже написано, и
зачем я пишу об ИНИОНе, ей непонятно. Она также объясняет, что в основном
читатели обслуживаются в 20 других институтах, где находятся филиалы
библиотеки, на Дмитрия Ульянова ведется лишь обработка входящих изданий самими
сотрудниками ИНИОНа. Попытавшись сначала мягко убедить меня ограничиться
фотографией здания снаружи, она в конце концов прямо отказывает мне в разрешении
на съемку. Вместе с этим моя последняя попытка разглядеть что-то за
оборонительными порядками ИНИОНа — отбита. И вопрос о том, осталось ли от
некогда славного института что-либо, помимо верности его защитников,
по-видимому, продолжает висеть в воздухе.