Владимир ДЕБАБОВ: «Перспективы отраслевой науки зависят от государственной промышленной политики»

Справка: Владимир Дебабов, директор Государственного научного центра «Институт генетики и селекции промышленных микроорганизмов», член-корреспондент РАН

— Без отраслевой науки в стране вообще не будет никакой инновационной деятельности. Академические институты не должны заниматься прикладными разработками, их обязанность — добывать новые знания. Я считаю полным безобразием, что Институт биоорганической химии им. М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова заставили производить инсулин, что к науке практически никакого отношения не имеет. Почему так произошло? Да потому, что отраслевая наука медленно умирает. Уже нет Института антибиотиков, Института витаминов, биотехнологии, практически нет Института белка. За счёт исчезновения отраслевой науки численность учёных в стране за последние годы сократилась почти на миллион человек, тогда как в Российской академии наук почти все остались на своих местах. Конечно, из академического сектора тоже много людей ушло, но, что бы ни говорили, академическая наука всегда была и остаётся в привилегированном положении.

А перспективы отраслевой науки полностью зависят от политической воли и промышленной политики, проводимой государством. Если государство считает, что автомобили выпускать не надо, потому что в этой отрасли мы всё равно не догоним Запад, то вместе с автопромом будут похоронены и прикладные институты — автомобилестроения, машиностроения, моторостроения и так далее.

- В таком случае как должна быть организована работа научного сектора, чтобы и академические, и прикладные институты имели возможность результативно заниматься своим делом?

— Схему финансирования научного сектора можно представить в форме пирамиды: на вершине находится фундаментальная наука, требующая относительно небольших вложений, далее — проектные и опытные работы, на которые нужны суммы побольше, и последнее, самое дорогое, звено — внедрение разработок в производство. В советское время пирамида была перевёрнута: основные средства уходили на фундаментальную науку, из-за чего продвижение передовых идей в промышленность было сильно затруднено. Если фундаментальная наука ещё как-то поддерживается, то жизнеспособность системы внедрения вообще никого не интересует. Представьте, что в академическом институте открыли некое вещество, которое может быть лекарством. По западным меркам должно пройти восемь лет, прежде чем оно поступит в продажу. В России время может тянуться сколько угодно. У нас существует только одна сертифицированная лаборатория в Пущино, где можно проводить доклинические испытания на животных, и наши возможности внедрить препарат в производство напрямую зависят от того, сколько мы сможем через эту лабораторию провести испытаний. Производство лекарственных препаратов фактически уничтожено. Остался наш институт — генетики и селекции промышленных микроорганизмов, НИИ «ОЧБ» (Институт особо чистых препаратов) в Санкт-Петербурге и «Вектор» в Новосибирске, но и они из прикладных институтов постепенно превращаются в фирмы, которые кормятся за счёт своих разработок.