Скоро Две Тысячи Шестнадцатый: время сверить часы интеллекта
28.12.2015
Две Тысячи Шестнадцатый уже невдалеке. Специальный корреспондент газеты «Троицкий вариант — Наука» Алексей Огнёв, воспользовавшись всеми благами электронной почты, задал крупным российским ученым несколько важных вопросов об итогах года в науке и личных стратегиях поиска энергии на Арканаре. Публикуем самые интересные ответы. Сегодня наши собеседники: неутомимый молекулярный генетик Константин Северинов; физик элементарных частиц и высоких энергий, а заодно коллекционер редких вин и автор ужасной и могучей диссерорубки Андрей Ростовцев; знаток древнерусских летописей, скандинавских саг и стихов Серебряного века Фёдор Успенский; японист Александр Мещеряков, на досуге сочиняющий стихи и прозу. По ту сторону листа бумаги — несговорчивое время и мрачные власти.
Константин Северинов, доктор биологических наук, завлабораторией регуляции экспрессии генов элементов прокариот Института молекулярной генетики РАН, заведующий лабораторией молекулярной генетики микроорганизмов Института биологии гена РАН, профессор Университета Ратгерса (США), профессор Сколковского института науки и технологий (SkolTech)
— Какие события Вы полагаете самыми яркими в Вашей области науки в уходящем году?
— В 2015 году продолжалось стремительное развитие методов геномного редактирования на основе систем бактериального адаптивного иммунитета CRISPR-Cas. Работы в этой области идут очень широким фронтом и в плане развития технологий/патентования и привлечения очень существенных средств от частных инвесторов, и в расшифровке молекулярных механизмов действия этих систем, и в биоинформатическом поиске систем новых классов. Сообщение об использовании CRISPR-Cas для редактирования человеческих эмбрионов произвело маленькую сенсацию. 2015 год завершился важной коференцией по этическим и философским аспектам использования этой технологии на людях. В общем, интересно, биология переживает CRISPR craze. Происходит революция, подобная той, которая привела к развитию молекулярного клонирования после открытия ферментов рестрикции ДНК в начале семидесятых.
— Соответственно, каких событий больше всего ожидаете в следующем?
— Никаких не ожидаю. Наука непредсказуема, в этом ее очарование и привлекательность. Поэтому ожидать и предсказывать научные результаты — пустое дело.
— Что запомнилось из научно— популярных книг и мероприятий?
— Из «мероприятий» запомнилось больше всего закрытие «Династии». Несмотря на это печальное событие, поток научпопа в стране постоянно увеличивается, но в целом он, по-моему, какой-то мутный. Появились профессиональные популяризаторы, которые делают вид, что они ученые. Очевидно, что запрос на информацию о науке, знаниях и т. д. есть и со стороны людей, и со стороны государственных структур. Значит, есть бюджеты. Появляются те, кто эти бюджеты осваивает. Это может привести к нежелательным последствиям. По-моему, базовое образование важнее, чем просвещение, информация о последних научных новостях, премиях и т. д. Сейчас, мне кажется, упор делается именно на последнее, что приводит к появлению огромного количества совершенно дремучих людей, бойко употребляющих самые последние научные термины, но совершенно не представляющих, что они значат, и не знающих основ, не имеющих понятия о научном методе, статистике и вообще находящихся не в ладах со здравым смыслом.
— Обстановка в России тревожная. Террористы взрывают наш пассажирский самолет над Синаем. Наши военные летчики гибнут в небе над Турцией. Госбюджет стабильно игнорирует науку, образование, медицину, культуру. Вам это сильно мешает в работе? Как Вы абстрагируетесь? Где находите энергию?
— Гражданских жертв террористических атак всегда жалко независимо от того, где происходят эти атаки и против кого они направлены. А у профессиональных военных такая работа, в этом смысл их профессии.
В России мое основное место работы в Сколтехе и поэтому проблемы научного финансирования не так остры. С другой стороны, опыт сотрудников моих академических лабораторий, а также лаборатории в питерском Политехе, скорее, говорит о том, что средства для научной деятельности и возможность их получить в результате сравнительно честных конкурсов есть. Другой вопрос, что воспользоваться этими средствами и потратить их на что-то разумное бывает крайне сложно. Это мешало и мешает, но непосредственно с ухудшением обстановки и падением рубля не связано.
Энергию, я думаю, не надо специально искать. Она внутри: либо есть, либо нет. Кроме работы стараюсь каждый день бегать или играть в теннис до изнеможения, а вечером читаю Достоевского.
Андрей Ростовцев, доктор физ. — мат. наук, и.о. ведущего научного сотрудника лаборатории № 5 («Квантовая физика и информация») Института проблем передачи информации им. А. А. Харкевича РАН, один из создателей вольного сетевого сообщества Диссернет.
— Какие события Вы полагаете самыми яркими в Вашей области науки в уходящем году?
— Нобелевская премия по физике за экспериментальное наблюдение нейтринных осцилляций.
— Соответственно, каких событий больше всего ожидаете в следующем?
— Ожидаем «неожиданных» событий на Большом адронном коллайдере.
— Что запомнилось из научно— популярных книг и мероприятий?
— Церемония вручения премии «За верность науке», книга Бориса Штерна «Прорыв за край мира» и фильм Дмитрия Завильгельского «В ожидании волн и частиц».
— Обстановка в России тревожная. Террористы взрывают наш пассажирский самолет над Синаем. Наши военные летчики гибнут в небе над Турцией. Госбюджет стабильно игнорирует науку, образование, медицину, культуру. Вам это сильно мешает в работе? Как Вы абстрагируетесь? Где находите энергию?
— Наша сила в единомышленниках, с которыми мы постоянно сверяем часы Здравого Смысла.
Фёдор Успенский, доктор филологических наук, заместитель директора Института славяноведения РАН, ведущий научный сотрудник лаборатории медиевистических исследований Высшей школы экономики
— Какие события Вы полагаете самыми яркими в Вашей области науки в уходящем году?
— Наиболее яркие события 2015 года происходили, пожалуй, в сфере эпиграфики, причем не только древнерусской — здесь что ни год, то сенсация, — но и, скажем, эпиграфики Крыма, где впервые были найдены надписи на готском языке. В Швейцарии прошла очередная скандинавистическая конференция, на которую раз в несколько лет сьезжаются наиболее квалифицированные и вдумчивые читатели древнескандинавских саг, иными словами, те, кому было бы о чем поговорить с норвежцами эпохи викингов или, к примеру, с самым знаменитым из средневековых исландцев — Снорри Стурлусоном.
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга «Гипограмматика» израильского филолога Евгения Сошкина, целиком и полностью посвященная поэтике подтекста в стихах Осипа Мандельштама. И хотя многие филологи (и я в том числе) испытывают от поиска подтекстов у Мандельштама нечто вроде моральной усталости, остановить их пока не получается, а исследование Сошкина — едва ли не самое целостное и всеобъемлющее описание принципов работы поэта с подтекстом — подводит нечто вроде черты под разысканиями в данной области, есть надежда, что теперь, когда многое сведено под одной обложкой и подытожено, мандельштамоведение отвлечется от подтекста как единицы поэтики Мандельштама или, во всяком случае, хоть на время, но свернет с этого проторенного пути.
— Соответственно, каких событий больше всего ожидаете в следующем?
— Очень жду, что в будущем году состоится ряд диссертационных защит, которые по тем или иным причинам не состоялись в этом году. В их числе — работа одной моей сотрудницы о метафорическом использовании терминов кровного родства в древнерусских летописях. Почему,
например, князья домонгольского времени могли называть друг друга «брат», «отец» или «сын», не будучи братом, сыном или отцом того, к кому они обращались? Что стоит за подобным использованием терминов родства в переносном значении? Сотрудница эта давно и хорошо работает, много чего написала уже, а вот защитить кандидатскую всё руки не доходили… Но теперь, кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. Надеюсь, будут и другие яркие защиты у нас в Институте славяноведения, например, уже написана и подана диссертация о глагольной префиксации в балто-славянском пограничье — я с предвкушением жду ее защиты.
К сожалению, в научной жизни нас ожидает не только хорошее, ведь в этом году истекает срок моратория на академические институты, всё замерло, как кролик перед удавом, и что-то мне подсказывает, что в 2016-м случится довольно много дурного в Академии наук. Опыт соприкосновения с ФАНО весьма быстро заставил меня поверить в «эффективность» этой бессмысленной и крайне вредной организации.
— Что запомнилось из научно— популярных книг и мероприятий?
— Не буду оригинален и обьективен — мне нравятся разные проекты, которые запустили независимо друг от друга «Арзамас» и «ПостНаука», от них есть обнадеживающее ощущение чего-то свежего, живого и интересного.
— Обстановка в России тревожная. Террористы взрывают наш пассажирский самолет над Синаем. Наши военные летчики гибнут в небе над Турцией. Госбюджет стабильно игнорирует науку, образование, медицину, культуру. Вам это сильно мешает в работе? Как Вы абстрагируетесь? Где находите энергию?
— Очень сильно мешает. И, в общем-то, абстрагироваться я так и не научился. Мне достаточно понятны, но в чем-то совершенно чужды различные формы эскапизма, разве что всё больше удовольствия приносит такое медленное и медитативное занятие, как курение любимых трубок, и это тоже сам по себе неутешительный симптом — раньше я этим наслаждался между делом и, что называется, на бегу, теперь же ловлю себя на том, что хочется как можно дольше просто сидеть и курить…
Александр Мещеряков, японист, переводчик, доктор исторических наук, профессор Института восточных культур и античности РГГУ, член редакционного совета журнала «Восточная коллекция», автор трех книг стихов и трех книг прозы
— Какие события Вы полагаете самыми яркими в Вашей области науки в уходящем году?
— В издательстве «Кругъ» вышла хорошая книжка С. А. Полхова «Законодательные уложения Сэнгоку даймё» про Японию XV–XVI веков. Эта проблематика была плохо освещена как в зарубежной, так и в отечественной литературе, теперь многое стало понятнее. Книжка Каппа Сэноо «Мальчик по прозвищу „Эйч”» (СПб., «Гиперион») тоже весьма интересна. Хотя по форме это роман, но не первой молодости автор собрал воедино свои и чужие впечатления от эпохи японского тоталитаризма (30–40-е годы прошлого века), которые позволяют прочувствовать колорит эпохи. Японский тоталитаризм во многом отличается от советского и немецкого, но он так же отвратителен.
— Соответственно, каких событий больше всего ожидаете в следующем?
— Наука — дело медленное и непрогнозируемое. Японское присловье гласит: «Когда человек говорит о будущем, черти потешаются». Больших прорывов не жду.
— Что запомнилось из научно— популярных книг и мероприятий?
— Потрясающе, что, несмотря на шельмование со стороны властей, Зимин нашел в себе мужество сохранить премию «Просветитель». Это мужественное смирение самой высокой пробы.
— Обстановка в России тревожная. Террористы взрывают наш пассажирский самолет над Синаем. Наши военные летчики гибнут в небе над Турцией. Госбюджет стабильно игнорирует науку, образование, медицину, культуру. Вам это сильно мешает в работе? Как Вы абстрагируетесь? Где находите энергию?
— Я историк и писатель, так что нынешние экзерсисы власти мне по-своему любопытны. Другое дело, что они губят науку, просвещение и нравственность. К власти я не имею особенных претензий, потому что уже давно не рассчитываю на нее и не соотношу себя с ней. Но большинство людей поддерживают ее человеконенавистнические инициативы, и это мне действительно обидно. Наше время войдет в историю как эпоха выдающихся воров. Глазеть на них любопытно. Беда в том, что в клетке находимся мы, а не они. Но то, что имеет начало, имеет и конец. Хотелось бы дожить.
Троицкий вариант, Алексей Огнев