http://www.ras.ru/news/shownews.aspx?id=4c785118-d7ab-489a-b817-f60664542e7f&print=1© 2024 Российская академия наук
Говорят, что мозг — это целая Вселенная. Непознанная, увлекательная и таинственная. Я убедился, что такое сравнение правомочно, когда побывал в Научном центре неврологии, где познакомился с некоторыми лабораториями.
Поистине фантастический мир современной медицины открыл передо мной академик Михаил Александрович Пирадов. Под его руководством развивается принципиально новое направление в неврологии, когда речь идет не только о реабилитации тяжелобольных людей, но и о познании тайн человеческого мозга. Без преувеличения можно говорить о том, что ученые совершают прорыв в ту Вселенную, которая именуется Мозгом.
На заседании президиума Академии наук М. А. Пирадов выступил с докладом. Он рассказал о современном состоянии неврологии, о тех исследованиях, что ведутся сегодня в мире и в Научном Центре неврологии, который он возглавляет. Доклад ученого вызвал необычайный интерес у его коллег: достаточно сказать, что академик Пирадов целых 50 минут отвечал на вопросы присутствующих. Такого на заседаниях президиума РАН еще не случалось!
Почему столь высок интерес именно к этой области науки?
Так как предстояло говорить о вещах серьезных, то нашу беседу я начал с шутки:
— Михаил Александрович, должен сказать, что испытал сегодня ностальгическое чувство, побывав в вашем Центре. Я вспомнил свою первую брачную ночь, которая была у меня уже более полувека назад…
— Многообещающее начало.
— Я посидел за аппаратом, на котором ваши сотрудники исправляют дефекты, которые иногда появляются после первой брачной ночи. Вспомнил, что тогда и у меня рука побаливала…
— Пора объяснить, что такое "синдром брачной ночи". Очень часто бывает, когда молодые люди после свадьбы, во время медового месяца веселятся, выпивают бокал-другой вина, а затем отправляются спать. Мужчина кладет руку на подушку, и на нее его любимая женщина кладет свою головку. Наутро мужчина пробует поднять руку, а она у него не поднимается. Это и есть локальный синдром сдавления, в результате которого человек достаточно долгое время не способен эффективно двигать рукой… И в итоге приходится очень много усилий прилагать для восстановления руки. В нашем Центре есть специальная аппаратура, которая позволяет делать это быстро и эффективно. Именно ее вы и опробовали.
— Понятно, что неврология — это процессы, идущие в голове. Но на протяжении многих веков медики опасались "переступить грань недоступного"- то есть со своими приборами и методами лечения они не трогали мозг. А если что-то происходило с головой, то ее попросту отрубали. По-моему, считалось в средние века, что гильотина — лучший инструмент лечения мозгов. Сейчас же вы "вошли" (другой термин трудно придумать!) в голову, начали там работать. Это так? Это прорыв в науке?
— Раньше была популярной довольно стандартная шутка: "Хирурги ничего не знают, но все могут, психиатры ничего не знают и ничего не могут, а неврологи все знают, но ничего не могут". Но сейчас, действительно, ситуация в неврологии, в нейронауках, совершенно изменилась. То, что происходит в настоящее время, иначе как революцией в области наших знаний о мозге назвать по-другому просто нельзя. Очень долгие годы основным движителем, неким локомотивом развития неврологии и нейрохирургии была так называемая нейровизуализация.
Из доклада на президиуме РАН:
"Из семи миллиардов землян более миллиарда — инвалиды, из которых 190 миллионов человек (каждый пятый) — тяжелые инвалиды с болезнями ЦНС, как то: инсульт, черепно-мозговые травмы, рассеянный склероз, детский церебральный паралич и прочее. Понимая принципы перестройки зон коры головного мозга, отвечающих за ту или иную функцию, можно помочь этим людям улучшить качество жизни".
— Все видим и знаем, но ничего сделать не можем — только наблюдаем?
— Теперь уже не так. В 1979 году была получена Нобелевская премия за создание компьютерного томографа, а спустя четверть века еще одна Нобелевская премия за создание магнитно-резонансного томографа, — это были принципиально новые технологии, совершившие революцию в клинической медицине, и, прежде всего в неврологии и нейрохирургии. За последний десяток лет то, что происходит в области нейрореабилитации или восстановительной неврологии, конечно, не может не впечатлять. Я вам показывал целый ряд установок, которые помогают в лечении. Но это лишь небольшая часть аппаратуры и установок, которыми мы располагаем сегодня…
— В моем представлении томографы и прочие медицинские приборы лишь позволяют определить, чем болен человек, но ведь они лечить не могут?!
— Верно. Это, прежде всего, диагностика. Но сейчас она тесно связана с лечением. С помощью того же томографа хирурги и врачи очень точно определяют те области мозга, которые надо локализовать, удалить или восстановить. Так что диагностика тесно связана с лечением.
— Вы заканчивали 2-й Медицинский?
— Да.
— Вас учили по старым методикам. А как удается избавиться от традиционных взглядов, понять, что они — вчерашний день, что все изменилось?
— Врачи, обязаны учиться все время. Учиться не только после вуза в ординатуре и/или аспирантуре, но всю свою жизнь. Поэтому мы, естественно, постоянно читаем научные журналы, ездим на наиболее интересные конференции. Мы должны и обязаны делать это для того, чтобы нашим больным было лучше, постоянно быть в курсе самых последних достижений научно-технического прогресса. Известно, что сегодня достижения высокой науки обычно в первую очередь попадают в оборонную промышленность, затем в медицину и только лишь потом в другие отрасли
— Это видно у вас довольно ярко. Вы привлекаете многие отрасли науки — тут и космонавтика, и биотехнология, и психология. Откуда такая энциклопедичность?
— Я надеюсь, что меня правильно поймут мои коллеги, представители других медицинских дисциплин, но традиционно всегда считалось, что неврология — это самая интеллектуальная дисциплина в медицине, потому что она связана с самым сложным органом, который создан на нашей планете, — с нашим мозгом. И мы вынуждены для того, чтобы изучить мозг, взаимодействовать и с представителями фундаментальных наук, и с представителями многих других смежных клинических дисциплин. В состав нашего Центра входит и Институт клинической неврологии, где мы сейчас находимся, и Институт мозга, где находятся мозги наших выдающихся деятелей — политиков, ученых, включая нобелевских лауреатов, представителей мира искусства. Поэтому ничего удивительного в том, что нейронауки (как мы сейчас называем неврологию и смежные с ней дисциплины) вбирают в себя, по сути дела, все достижения научно-технического прогресса, ну и собственно клинической медицины.
— Значит, у вас хранится коллекция великих мозгов России. Вы изучаете их, ведете фундаментальные исследования?
— Да, конечно.
— И эти знания используете при лечении обычных пациентов?
— На самом деле процесс трансляции, то есть переноса тех знаний, которые мы получаем в области фундаментальных наук, в клиническую медицину, очень сложный. Мозг настолько еще не познан, что, как мне кажется, мы находимся только в начале пути. Наши фундаментальщики сейчас, к примеру, очень много внимания уделяют вопросам, связанным с различием мужского и женского мозга. Традиционно известны различия между правым и левым полушарием и так далее. Предмет исследований настолько сложный, что он занимает очень много времени, и не всегда мы можем получить сразу какие-то результаты. Фундаментальные науки потому и фундаментальные, что здесь очень долго выясняются те или иные законы природы, и для того, чтобы перенести их в практическую область, нужно достаточно большое количество времени. Но тем не менее мы ими активно занимаемся, хотя, конечно, в большей степени наш Центр ориентирован на клиническую медицину.
"Восстановительная неврология применяет активные технологии для улучшения функций поврежденной нервной системы путем структурной и функциональной избирательной модификации нарушенного моторного и иного контроля. Сегодня технологии нейрореабилитации подразделяются на классические (лечебная гимнастика, массаж, нервно-мышечная электростимуляция, различные виды электро- и теплотерапии, водолечение и механотерапия) и современные (зеркальная терапия, робототерапия, виртуальная реальность, транскраниальная электро- и магнитостимуляция, интерфейс мозг-компьютер), среди которых есть даже космические".
— Говорят, что мозг — это Вселенная. Вы увлекаетесь фантастикой?
— В детстве мы все, я думаю, увлекались. А почему вы спрашиваете?
— Зачем человеческому организму, весьма несовершенному, столь уникальный вообще инструмент, как мозг? С чем это можно сравнить?
— Я как-то смотрел голливудский фильм "Люси". Сюжет таков: девушка случайно попадает к наркоторговцам, они заставляют ее проглотить капсулу с каким-то сильнейшим наркотиком для тайного переноса препарата через границу. По ходу действия бандиты девушку избивают, и когда ее бьют по животу, капсула, где находится наркотик распадается, и все содержимое начинает стремительно всасываться в её кровь. Мозг девушки получает совершенно другие возможности, чем мозг обычного человека. Вначале он использует 20% своего потенциала, потом 30%, 40%, 50%. И показывается, что чем больше мозг ее начинает использовать свой потенциал, тем больше у нее становится совершенно невероятных возможностей. А когда мозг начинает использовать свой потенциал на 100%, то там вообще уже что-то невероятное творится. Девушка погибает от запредельной дозы, но передает людям Знание человеческих возможностей…
— Фантастика!
— Мы ведь традиционно говорим о том, что наш мозг работает на 3%, на 5%, на 10% от своей мощности. Мозг гения, соответственно, на 20% или на 30%. На самом деле это всего лишь слова! Ну кто это считал?
— Но мы видим у тех же детей фантастические возможности! Достаточно включить телевизор…
— Да, там показывают людей и детей с возможностями, которые явно превосходят обычные возможности человека. Это говорит о том, что человек при определенной тренировке, при определенных способностях может делать вещи, которые, может быть, 99% людей недоступны. К примеру, назвать 20-е число в знаке ∏. Или человек запоминает одновременно восемь каких-то десятизначных чисел, может их складывать, умножать, делить и так далее. Это просто говорит о том, что возможности нашего мозга не то что безграничны, они совершенно иные, чем мы представляем.
Логика развития нашего Центра привела к тому, что мы не только занимаемся заболеваниями мозга, наиболее тяжелыми и социально значимыми, такими, как инсульт, рассеянный склероз, паркинсонизм, эпилепсия и целый ряд других, но пробуем заглянуть внутрь здорового мозга. Я вам показывал несколько установок, в частности, для транскраниальной магнитной стимуляции. Мы сейчас начинаем проект, связанный с улучшением памяти с помощью стимуляции электромагнитным полем определенных областей мозга.
— Сколько вообще заболеваний, связанных именно с мозгом?
— Их очень много. Основных — около 700.
— Честно говоря, я несколько шокирован. Был уверен, что всего несколько… Но самое страшное — это инсульт, правильно?
— Он просто наиболее распространен. Но это не самое тяжелое заболевание, потому что инсульт все же можно лечить. Однако есть целый ряд заболеваний, которые лечить нельзя. Пока, во всяком случае…
— Говорят, что вы научились хорошо бороться с инсультами. Это правда?
— В общем, да.
— Почему у вас получается, а у других не очень?
— Я сразу хочу сказать, что инсульт проще предупредить, чем его лечить. Это аксиома. За счет чего мы добились успеха в лечении?
Во-первых, за счет высокого уровня диагностики. То есть мы снова говорим о томографах, о позитронно-эмиссионной томографии. Плюс к этому достижения в области фармакологии, нейрореаниматологии и нейрореабилитации…
В настоящее время появились принципиально новые подходы к лечению сердечно-сосудистых заболеваний. Вначале по этому пути пошли кардиологи, а потом неврологи, занимающиеся сосудистой патологией мозга, то есть инсультами.
Раньше считалось, что если произошел у человека инфаркт миокарда в подъезде, то там чуть ли и не ставим койку, кладем туда больного и не трогаем его какое-то время. Сейчас же людей с инфарктом на второй день поднимают и говорят — двигайтесь. С инсультом произошло то же самое: когда к нам поступают больные, даже в состоянии комы, мы уже в первые часы кладем руки и ноги этого человека в специальные устройства, где начинается пассивное их движение. Для чего это делается?
Существует такая проблема, как тромбоэмболия легочной артерии. Это бич всех реанимационных отделений вне зависимости от того, это неврологические отделения, гинекологические, травматологические и так далее. По нашей статистике, каждый пятый больной с инсультом уходит на тот свет не от инсульта как такового, а от тромбоэмболии легочной артерии. Задается вопрос: как ее предупредить?
Ее предупредить можно именно движениями. То есть если ноги человека двигаются, даже пассивно, в специальных аппаратах, то летальность от тромбоэмболии резко снижается.
Кроме того, каждый третий больной с инсультом нуждается в том или ином виде нейрохирургической помощи, например, при развитии острой обструктивной гидроцефалии. Я не буду сейчас о специальных вещах говорить…
Большое счастье для тех людей, которые занимаются неврологией сегодня в том, что наш министр здравоохранения (Вероника Скворцова — прим. ред.) — невролог.
— Почему?
— Вся слава и почести в медицине доставались всегда кардиологам. Мы с вами прекрасно знаем огромное количество людей, у которых стоят один, два, три, четыре стента. Они себя прекрасно чувствуют, ходят на работу, забывают о том, что у них были проблемы с сердцем.
А вот деньги из благотворительных фондов чаще всего идут онкологам. Борьба с раком — это так престижно и звучит актуально.
А ведь в экономически развитых странах инсульты стоят на втором месте после инфарктов миокарда и почти догнали их, онкологические заболевания занимают третью строку в причинах смертности населения этих стран.
Ну а что же неврологи, занимающиеся инсультами и другими заболеваниями нервной системы? Они чувствуют себя пасынками и падчерицами в медицине. Ни славы у них, ни грантовых денег…
Почему так происходит? А ответ прост: восстановление после инсульта длительное, сложное, поскольку это нейроны, это самые чувствительные структуры, самое сложное, что вообще создано природой, и они восстанавливаются хуже всего, если вообще восстанавливаются.
Но сейчас удалось с помощью министерства здравоохранения во главе с Вероникой Игоревной Скворцовой наладить систему неврологической помощи, включая нарушения мозгового кровообращения, на местном и региональном уровне. И это, конечно, дает свои плоды. С инсультами сегодня можно бороться гораздо эффективней, чем даже 10 лет назад, это очевидно.
— Правда ли, что космические исследования во многом вас стимулировали, дали определенный толчок развитию неврологии?
— Не могу сказать, что "во многом". Тем не менее в области реабилитации есть очень интересные устройства, которые мы охотно используем. Мы давно уже сотрудничаем с Институтом медико-биологических проблем. И две их недавние разработки — костюм противоперегрузочный "Регент" и аппарат "Корвит" для стимуляции биологически активных точек на стопах широко используем в нашем Центре…
— Расскажите о ваших роботизированных комплексах. Какие вам нравятся особенно?
— Это интересное направление в восстановительной неврологии. Мне, конечно, нравятся роботизированные устройства, которые основаны на принципе виртуальной реальности. Сейчас очень много существует различных очков, приспособлений, шлемов, которые позволяют человеку находиться в так называемом 3D-мире. До 4D-мира мы пока еще не дошли — это дуновение ветра, брызги воды, запахи…
Чем хороша виртуальная реальность? Тем, что обычно это игровая форма, связанная с компьютерами. Технология виртуальной реальности позволяет длительное время поддерживать интерес пациента к выполнению очень нудных, тяжелых и однообразных движений, которые требуются для восстановления тех или иных нарушенных функций.
— Это игры?
— Конечно, компьютерные игры. К примеру, ловля кружкой капель воды, которые на экране монитора падают сверху. Руку человека помещают в специальный аппарат, соединенный с компьютером. Больной, двигая пострадавшей рукой, пытается вовремя переместить кружку и поймать капли. Чем больше он капель поймает, тем лучше. То есть он должен достаточно быстро двигать рукой, которая у него не очень хорошо работает. Таким образом идет восстановление нарушенных функций.
— Мне понравились мышки.
— Они из норок выскакивают, и надо ногой их бережно опять в норку загнать. Но мышка через подземный ход вылезает в другом месте, и надо успеть повернуться, вновь сделать ногой соответствующее движение… Скорость регулируется, естественно, в зависимости от состояния человека… Это очень нелегко.
В качество примера трудности восстановления тех или иных функций приведу такой случай. У нас лечился один известный боксер. Вследствие тяжелого нокдауна у него произошло кровоизлияние в головной мозг. В итоге были сохранены движения в руках и ногах, но речь очень сильно пострадала. Человек — чемпион по боксу. Железная воля, тренированное тело, сила огромная. И вот я вижу, как этот мощный, почти двухметровый мужик, занимаясь с логопедом, истекал потом от колоссального напряжения. Пот просто струился по его лицу. Он занимался меньше 15 минут, пытаясь выговаривать те или иные слова, делать те или иные логопедические упражнения.
Это пример с речью, но с движениями та же самая ситуация. Это очень сложно и очень тяжело. И приборы с обратной связью, которые вы видели в нашем Центре, облегчают для пациентов лечение, они переводят его в некую игровую форму.
Раньше врачи считали, что те двигательные возможности, которые имеет человек спустя год после инсульта, останутся у него на всю жизнь. В отношении речи срок был два-три года. А дальше, мол, ничего уже сделать нельзя. Это был своеобразный приговор больному.
А теперь с помощью того же самого "Локомата", который вы только что видели, все можно изменить. Аппарат заменяет примерно четырех инструкторов лечебной физкультуры. Теперь мы берем больных, которые два, три года назад перенесли инсульт. Мы их ставим в "Локомат", и после 10-15 занятий у них начинается прогресс.
То есть то, что роботизированные и компьютеризированные технологии позволили значительно улучшить восстановление от самых тяжелых заболеваний нервной системы, — это безусловный факт. Все, что я вам рассказываю, доказано многочисленными научно-исследовательскими работами. И это не отдельные эксперименты, это уже повседневная врачебная практика.
"В 1960-х годах стали появляться многочисленные исследования, демонстрирующие химические и анатомические механизмы пластичности головного мозга у взрослых животных. Так, крысы, находящиеся в специальных клетках, имитирующих сложные условия окружающей среды (голод, холод, темнота), и вынужденные совершать множество различных действий, развивают больше ветвей дендритов (отростков нейронов) и больше синапсов (место контакта между двумя нейронами или между нейроном и получающей сигнал эффекторной клеткой) на нейроне, чем животные, выращенные в благоприятных или стандартных условиях".
— Значит, вы опровергли знаменитую пословицу, что нейроны не восстанавливаются, и их надо беречь. Оказывается, они могут восстанавливаться?
— Могут, но не всегда и не все, поэтому беречь их все-таки надо. Очень любопытные процессы идут в современной науке. 23 процента всех статей, которые публикуются во всех научных журналах мира, не медицинских, а вообще во всех научных журналах, в той или иной форме касаются клинической медицины. И большая часть этих статей посвящена тому разделу, который называется "нейронауки".
— И чем это можно объяснить?
— Медики с руками-ногами более-менее разобрались, с печенью и с сердцем тоже, и, наконец, они решили приступить к самому сложному — к глубокому изучению мозга. То ли под влиянием фильмов, то ли книг, то ли фантастических романов возникло представление о том, что человек с помощью процессов, которые происходят в мозге, способен сделать какие-то совершенно невероятные вещи, я сегодня уже говорил об этом.
— Что вы имеете в виду?
— Мозг является регулирующим органом для всех остальных органов человека. Известны, например, случаи, когда женщина, спасая своего ребенка, который падал с балкона, потянулась за ним через перила, уже сама почти падая, успела его схватить, прижала к себе и в течение почти часа висела на одной руке до тех пор, пока не пришла помощь. Невероятно!
В свое время я плаванием профессионально занимался, — и мы, весьма тренированные пятнадцатилетние ребята, как-то на спор пытались провисеть максимально долго на перекладине. Просто провисеть. Уже через четыре-пять минут у нас начиналась сильная боль в руках, потому что кровь не доходила до пальцев. А женщина висела на одной руке, держа ребенка, целый час! Мозг дал такую команду. Потом ее пальцы разжать не могли…
Многое представить трудно. К примеру, в какой-то критической ситуации человек перепрыгивает через двухметровый забор. Рекордсмены по прыжкам в высоту на подобное в обычных условиях часто не способны, а тут обычный человек…
— Мне в Арзамасе-16 рассказывали, что однажды при сборке бомбы вдруг пошла цепная реакция. Все бросились врассыпную, перемахнули через забор с колючей проволокой. Правда, один человек побежал совсем в другую сторону — к той самой сборке, чтобы остановить реакцию.
— И кто это был?
— Юлий Борисович Харитон.
— Это еще один пример нестандартного поведения! Вместе с женщиной, висящей на балконе, прыжками через двухметровый забор, возьму на вооружение и этот случай…
— Можно ли изобретать то, чего нет в природе?
— Безусловно.
— Вроде бы человек изучает окружающий мир, но придумывает то, чего нет и не может быть в нем. Фантастика! Значит, он и вправду идет впереди науки?
— Все что мы делаем связано исключительно с мозгом.
— Это и есть нейропластичность?
- Нейропластичность — это способность мозга создавать новые связи между различными группами нейронов на основании того опыта, который приходит извне. И вот тут мы вступаем в "темный лес" — я имею в виду проблемы сознания…
— Пока остановимся на опушке этого "леса"… А не опасно ли то, чем вы начинаете заниматься? Можно войти в мозг, установить новые связи и лишить человека страха. А что значит лишить человека страха? Значит, создать послушных солдат. И вновь наука работает сначала на оборону, а уж потом во имя человека?
— Это и делают сейчас.
— Кто и где?
— Я думаю, что во многих военных лабораториях в мире занимаются созданием так называемых "универсальных солдат"… Я недавно "ходил" по интернету, и мне попался на глаза, например, некий шлем, который испытывают в вооруженных силах США и в спецподразделениях Великобритании именно для того, чтобы делать тех самых "универсальных солдат". Речь идет там, в частности, о подавлении чувства страха, чувства боли и так далее, и плюс к этому выработка определенных качеств таких, как смелость, решительность. Как ни странно это звучит, но вновь повторю: все достижения научно-технического прогресса прежде всего пытаются применить в военных целях.
—То есть у дверей таких лабораторий уже пора ставить гильотины, чтобы избавить их от сотрудников?
— Мы ситуацию изменить не сможем, потому что кто-то подсчитал, что человечество жило без войн за всю свою историю всего лишь сто дней.
— К сожалению, не в наше время. Нам не суждено прожить без войн на планете даже один день… Но не будем о грустном, а потому сменим тему. Итак, вы выступали на президиуме Российской академии наук. Точнее, на объединенном президиуме объединенной Академии наук. Как вы относитесь ко всему происходящему с нашей наукой?
— Это очень сложный вопрос.
— Понимаю вас, но тем не менее жду ответа.
— Я могу сказать одно: Академия медицинских наук в том виде, в каком она существовала, была абсолютно самодостаточна и эффективна по многим направлениям. Просто еще раз хочу напомнить, почему она возникла. 72% наших раненых во время Великой Отечественной войны были возвращены в строй. И, собственно говоря, именно это послужило основой того, что в апреле 1944 года по распоряжению И. В. Сталина была создана Академия медицинских наук. Именно во время войны стало ясно, насколько эффективна может быть медицина, опирающаяся на достижения науки. Поэтому мы действительно были самодостаточными… Наш Институт неврологии был одним из трех первых институтов вновь созданной Академии…
— И что же это за три кита, на которых держится медицинская наука?
— Кардиология, хирургия и неврология. Все три института находились в одном и том же месте, где сейчас остался Институт хирургии имени Вишневского… Мне не хотелось бы комментировать нынешнюю ситуацию. Просто хотел бы сказать о том, что общение с людьми, с институтами Большой Академии наук, у нас сейчас очень активное. Такое общение, безусловно, обогащает. Нам интересно слушать многие доклады на сессиях объединенной Академии, участвовать в совместных исследованиях. Это было и раньше, но, конечно же, не в том объеме что имеет место в настоящее время.
— Это самообразование и только?
— Происходящее можно по-настоящему оценить только спустя какое-то время. Кстати, весьма длительное подчас… В 2006 году к нам по решению президиума Академии медицинских наук был присоединен московский Институт мозга. Он находился не в самом лучшем тогда состоянии, я имею в виду финансовом и бытовом. Вот и решили присоединить его к нам. Прошло достаточно много лет, прежде чем мы нашли полное, так сказать, взаимопонимание между фундаменталистами, экспериментаторами и клиницистами. И поэтому говорить сейчас о том, что вот объединили Академии, и сразу какая-то конъюгация произошла, совершенно не приходится.
— Во время обсуждения доклада кое-кто из ваших коллег высказал странные идеи. Я не могу об этом не спросить. Было сказано, что пройдет несколько лет, и мы будем мысли передавать на расстоянии. Как вы к этому относитесь? Фантастика чистая, почти телепатия. Там уже, глядишь, и тело будут передавать на расстояние. Мозги будут брать у гениев, что хранятся у вас, и отдавать их тем же олигархам… Ох, аж страшно становится!?
— Я думаю, что это возможно. Нет, не мозги и тела передавать на расстоянии, а мысли. Возможно, это так и будет. А вообще, прогнозы вещь скользкая. В 1967 году в нашем Институте был сделан серьезный аналитический доклад о дальнейших перспективах развития неврологии на ближайшие 30 лет. И основной акцент был сделан на электроэнцефалографию. Ровно через семь лет появилась компьютерная томография, которая совершила революцию в неврологии и нейрохирургии, отодвинув электроэнцефалографию далеко-далеко в сторону. А всего-то прошло несколько лет.
В мире никто вообще не мог предсказать, каким образом можно посмотреть мозг неинвазивно, то есть не влезая в него. Да еще с высочайшей точностью. И поэтому прогнозы можно делать любые, но в жизни все может быть и чаще всего бывает иначе…
Помните — появились пейджеры, и все как-то было очень круто — везде пейджеры, пейджеры, пейджеры. По-моему, два года они всего продержались, и появились мобильные телефоны. А сегодняшние молодые люди о пейджерах даже и не слышали.
— И все-таки передача мыслей возможна, или это "пейджеры"?
— Что касается передачи мыслей на расстояния, все намного сложнее. В военной промышленности очень широко используются беспилотные летательные аппараты. И сейчас очень много работ и в военной области, и в медицине посвящено технологии интерфейса "мозг — компьютер".
Поначалу был жуткий ажиотаж в этой области, потому что уж очень заманчиво было, чтобы человек мыслями приводил в действие тот же танк на поле боя. Но дело все в том, что танк в этом случае может ехать (не буду вдаваться в детали), только вперед — назад, вправо — влево, а выполнять какие-то очень сложные маневры не способен — слишком уж это большая проблема. То же самое пока с инвалидными колясками…
Но сбрасывать со счетов эту идею нельзя. Мы сейчас вместе с рядом организаций занимаемся в рамках Национальной технологической инициативы проектом, который называется "Нейроассистивные технологии".
Недавно принимали несколько устройств. Первое устройство представляло из себя обычную инвалидную коляску, подсоединенную к компьютеру. Там сидел человек. У него была шапочка без проводов, безо всего. Он смотрел в пространство и мысленно отдавал приказы: тележка ездила вперед — назад, вправо — влево, поворачивалась. Тележка обычная, просто управление ее было за счет мыслей человека. Но это был натренированный пилот. Он мог, смотря на окно, на котором находились рольставни, их опускать и поднимать. Он мог включать и выключать лампу… Это все я видел своими глазами. Мы принимали это устройство. Для людей, которые прикованы к инвалидному креслу, это очень полезно и важно. Такие люди с такими устройствами могут стать в известной степени независимыми от окружающих. И это очень важно для них и окружающих, для общества в целом …
— Мир для них становится другим, не так ли?
— Я больше 30 лет работаю в нейрореанимации. И могу сказать, что как только человек может взять в руку пульт телевизора и начать переключать программы передач, он уже становится в какой-то степени независимым, то есть он может смотреть то, что он хочет. Это для него психологически очень важно.
Несколько лет назад к нам попал один очень известный наш теплофизик, который в основном работал в Австралии и в Японии по контрактам. У него произошел стволовый инсульт, и развился так называемый синдром "locked-in" или синдром "взаперти". Этот синдром очень хорошо был описан в романе А. Дюма "Граф Монте-Кристо". У отца прокурора Нуартье де Вильфора, который многие годы сидел полностью парализованным в инвалидном кресле и не мог произнести ни звука, только глаза выражали эмоции. Он закрывал их или открывал, тем самым как бы говоря "да" или "нет".
В подобных случаях мы раньше пользовались так называемой "алфавитом — азбукой". Мы показывали букву, и пациент открывал или закрывал глаза. Такое общение было очень долгим и сложным как для больного, так и для врача или медсестры.
Японцы для теплофизика сделали специальный шлем. У него немножко работала нижняя челюсть. Он интеллектуально был абсолютно сохранен. Перед его глазами стоял экран монитора, и была компьютеризированная азбука. И теплофизик научился писать держа во рту компьютерную мышку. Он у нас пролежал где-то полгода. Он писал статьи по теплофизике, зарабатывал ими на жизнь. Японцы с ним контракт заключили, несмотря на его заболевание.
А сейчас, спустя двадцать лет, все проще делается. Надеваются специальные очки. Камеры стоят перед глазами. Человек смотрит на алфавит, и он может очень быстро читать и даже письменно отвечать на вопросы…
Практически каждые два-три месяца появляется что-то новое для облегчения жизни этим тяжелейшим больным, прогресс в этой области идет очень быстро.
"В течение последних 30 лет созданы и непрерывно совершенствуются уникальные технологии структурно-функционального картирования мозга, способы изучения процессов нейропластичности, методы нейромодуляции. Прогресс в этой области заметно ускорился с наступлением XXI столетия. Все больше внимания уделяется индивидуальному подходу к восстановлению функций, утраченных в результате различных заболеваний нервной системы. Социальная значимость исследований и разработок в данной области в значительной степени определяется увеличением продолжительности жизни населения развитых стран мира, что приводит к росту числа возраст-зависимых заболеваний мозга (инсульт, болезни Альцгеймера, Паркинсона и др.) и диктует острую необходимость создания принципиально новых, персонализированных нейрореабилитационных технологий".
— Михаил Александрович, как вы попали в неврологию?
— Я в детстве нейрохирургом хотел быть. У меня мама оперирующим врачом-гинекологом была, потом она стала очень известным журналистом… Могу сказать одно: по прошествии многих лет мне до сих пор нравится входить в отделение нейрореанимации, я до сих пор с удовольствием лечу самых тяжелых больных, тех, кто находятся в коме, в сопоре. Ни разу не пожалел о том, что пошел в медицину. И это большое счастье. Наверное, не главное — как попал, а как себя чувствую в той профессии, которую выбрал. Или которая выбрала меня. Эта область медицины — неврология и ее разделы — нейрореанимация и нейрореабилитация очень интеллектуальные, здесь всегда множество загадок. А потому работать очень интересно.
— А вершина неврологии — сознание?
— Да, сознание. К нему можно идти несколькими путями. Один путь — философский, но об этом сказано столько, что я даже не пытаюсь ни одного лишнего слова добавить. Другой путь — со стороны неврологии и нейрофизиологии. До сих пор не понятно, где у человека локализуется, находится тот субстрат, та область, которая первично формирует сознание.
Сознание — это же не функция всего мозга. Хотя какие-то есть в нем места, которые позволяют сознанию быть. Например, есть структура, которая расположена в области продолговатого мозга и чуть выше, которая называется ретикулярной формацией. Она приводит нас (а точнее — всех млекопитающих) в состояние бодрствования. Человек может бодрствовать, но не иметь сознания. Классический пример — это вегетативное состояние, когда у человека сохранен ритм "сон — бодрствование", когда у него есть какие-то простейшие реакции на, скажем, яркий свет, на резкое приближение к глазам руки или еще чего-то угрожающего. Человек находится в состоянии бодрствования, но он не в состоянии сознания. Сознание же без бодрствования невозможно.
Сознание в медицине на сегодняшний день, ну так, для простоты скажу, определяется с помощью одного очень важного теста — это фиксация взора. Если подходишь к человеку, а он не просто смотрит на тебя, а глазами следит за твоими движениями, причем не один, а много раз, это свидетельствует о том, что у человека есть сознание. Есть один очень интересный тест. Берешь зеркало и подносишь к лицу больного. Люди эти на свое лицо реагируют довольно бурно. Некоторые краснеют, некоторые начинают, если они могут, что-то пытаться сказать или активно шевелиться, если способны двигаться. Потом зеркало отводишь в сторону. Если больной следит за своим лицом, то это признак сознания…
Но сейчас мы занимаемся более глубокими вещами. Дело в том, что в состоянии покоя человек не может ни о чем не думать. Это практически невозможно. Люди, которые являются самыми продвинутыми в плане глубокой медитации, это адепты духовных практик…
— "Святые" в Индии?
— Может быть, они достигают состояния той самой нирваны, когда ни о чем не думают. Это, видимо, очень сложно, на это ими тратятся многие годы. Но обычно мы всегда о чем-то думаем. Даже когда просто лежим на диване и начинаем засыпать. Есть так называемое "дремотное или сумеречное состояние сознания".
Приведу очередной пример из жизни. Д. И. Менделеев и Т. Эдисон — выдающиеся люди, гении. Считается, что Менделеев свою таблицу увидел во сне. Но, возможно, она не во сне ему приснилась. А во время "дремотного", то есть сумеречного состояния сознания. Оно возникает у нас или когда мы вот-вот заснем, или когда мы вот-вот проснемся, чаще при первом варианте. И Менделееву его таблица приснилась, видимо, именно в сумеречном состоянии сознания.
Эдисон — это человек, который создал "Дженерал Электрик", фирму долгие десятилетия бывшую номером один в мире. Безумное количество изобретений сделал. Как он изобретал? Он садился в кресло. Клал рядом стальной лист. И брал в руку металлический шарик. И засыпал. Ну а когда мы засыпаем к нам в голову приходят какие-то совершенно потрясающие мысли, какие-то совершенно неординарные решения. Мы думаем, что их запомним и потом запишем. Но просыпаемся по утрам, и часто ничего не помним из того что было ночью.
Что же делал Эдисон? В какой-то момент, когда у него уже наступало сумеречное состояние и он почти засыпал, его рука разжималась, металлический шар падал и бился о стальной лист. Этот звук его будил. Рядом лежали на столике ручка и бумажка. Эдисон записывал все, что ему пришло в сумеречном состоянии в голову. И потом спокойно засыпал. Гениальная находка!
— Теперь, думаю, в стране будет дефицит металлических листов и шариков!
— Возвращаясь к сознанию. Недавно открыли так называемую "сеть пассивного режима работы мозга". С помощью функциональной магнитно-резонансной томографии покоя выяснили, что активность этой сети, включающей в себя кору срединных структур (передняя цингулярная/медиофронтальная кора и задняя цингулярная кора/кора предклинья), отражает "внутреннее осознание", т.е. осознание своей личности, спонтанные мысли, внутреннюю речь, мечтания.
Когда человек находится в состоянии полного расслабления, у него есть ряд областей мозга, которые в той или иной степени все равно возбуждены. То есть к ним идет приток крови, что регистрируется с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии. Так вот, у здорового человека, одни "сети покоя", у людей, которые находятся в минимальном состоянии сознания, другие. А у больных в вегетативном состоянии их практически нет.
И вот этой проблемой мы сейчас занимаемся параллельно с группами из Милана, Льежа и Гарварда. С помощью навигационной транскраниальной магнитной стимуляции воздействуем на те зоны мозга, которые, собственно, у здоровых людей действуют, а у больных нет. И мы сейчас уже добились того, что люди из состояния минимального сознания начали переходить в ясное сознание.
— О чем хочется самому рассказать, причем обязательно?
— Удивительная вещь: чем старше становишься, тем интереснее жить.
— Есть с чем сравнивать — раз. Меньше застреваешь на частностях, больше смотришь на происходящее глобально именно из-за наличия того самого пресловутого жизненного опыта — два. Что такое жизненный опыт? Это компромиссы в общем-то. В том числе с самим собой. Меньше разочарований — они уже позади, и так далее.
Я часто одну аллегорию с жизненным циклом человека вспоминаю. Ты поднимаешься на высокую гору. Вначале поднимаешься быстро, потом тебе все сложнее и сложнее идти, и, по лицу течет соленый пот, ободранные руки дрожат и сочатся кровью. Ты понимаешь, что уже все сделал, остался один шаг до вершины. Тебя вдруг обуревает тот самый миг счастья: да, я сделал это! А потом вроде бы наступает некое опустошение, ну как же так, все, теперь уже надо идти с горы…
Но на самом деле ощущение счастья должно продолжаться! Почему? Да потому, что когда ты первую половину жизни своей шел вперед, то не обращал ни на что внимание, ты вынужден был карабкаться, тебе не хватало кислорода, ты вынужден был преодолевать мучительно эти подъемы. А теперь ты начинаешь спускаться. И вдруг ты видишь, что — о радость! — с каждым метром спуска кислорода становится все больше. Ты вдруг начинаешь видеть не только одну вершину, но и другие. Плюс к этому водопады, альпийские луга, пастушек и пастушков на них, а какие запахи вокруг и звук колокольчиков на шеях у коров… И тебе не надо никуда спешить, потому что ты выполнил свою задачу — дошел до вершины.
Владимир Губарев, Правда.ру