Версия для печати
Вернуться к списку

Роман с камнем. Как работает Российское минералогическое общество

Новые проливы и острова называют нередко в честь открывших их мореплавателей. В геологическом мире — то же самое. С той лишь разницей, что белые пятна на карте Земли едва ли остались, а череда открытий, касающихся минералов, не прерывается по сей день. Причем некоторые из них носят имена петербуржцев — Анатолия Бетехтина, Евграфа Федорова, Германа Гесса, Станислава Филатова, Андрея Золотарева: бетехтинит, федорит, гессит, филатовит, золотаревит и др. Профессор Санкт-Петербургского госуниверситета (СПбГУ) генеральный директор Кольского научного центра РАН Сергей КРИВОВИЧЕВ тоже имеет «родственный» минерал — кривовичевит. На XIII съезде Российского минералогического общества (РМО) он был избран его президентом. Что представляет собой это объединение, появившееся 205 лет назад? Какую работу оно проводит и как минералоги совершают свои удивительные находки? Вот что

Ассамблея в замке

— Сергей Владимирович, кто стоял у истоков создания РМО?

В указе императора ­Александра I по этому поводу было сказано: «Предмет, которым сие Общество предполагает заниматься, есть минералогия во всем пространстве сего слова. Земля наша, ее атмосфера, все неорганические (не рудные) произведения природы в земле и на поверхности оной находящиеся… суть существенные предметы созерцания и обрабатывания Общества». То есть с самого начала минералогия воспринималась как всеобъемлющая наука.

— А для чего минералоги объединились?

— Чтобы лучше осваивать природные богатства России, пополняя научный багаж. Уже тогда многие сознавали, насколько богаты ­недра нашей страны и как важно развивать горное дело, добывать и перерабатывать минеральное сырье, в котором нуждалась промышленность. Вот так появилось наше общество, почти полвека спустя ставшее императорским, а позже получившее свое нынешнее название…

— Оно старейшее в мире?

— Не совсем так. Это самое старое общество такого рода, не прерывавшее свою деятельность с момента появления. Наш американский «собрат» тоже не сворачивал работу, но он младше на сотню с лишним лет. Да и французы пошли по тому же пути лишь в 1878 году. Хотя не только поэтому РМО получило широкое признание, но и благодаря своему вкладу в развитие мировых наук о Земле.

Наше общество входит в Международную минералогическую ассоциацию (ММА), которая объединяет 40 таких национальных организаций, и в Европейский минералогический союз. Кстати, нынче исполняется 200 лет со дня смерти создателя первой теории строения кристаллов Рене Гаюи, и 2022‑й по инициативе французов объявлен Годом минералогии.

Титулованная плеяда

— РМО находилось под патронатом императорской семьи?

— Верно, хотя императорским оно стало только в 1864 году. Среди его почетных членов были государственные деятели, военачальники и дипломаты, увлеченные минералогией. Были и титулованные особы — скажем, князь Лейхтембергский, возглавлявший одно время Горный кадетский корпус. Их имена включены в справочник, который мы переиздали в расширенном виде.

Но в еще большей мере история РМО, куда входили представители разных отраслей знаний (минералоги, петрографы, палеонтологи, вулканологи и др.), связана с плеядой выдающихся исследователей. Его членами были петербургские ученые с мировым именем — Василий Михайлович Севергин, Николай Иванович Кокшаров, Дмитрий Иванович Менделеев, Евграф Степанович Федоров, Александр Петрович Карпинский, Владимир Иванович Вернадский и др.

— То есть отечественная минералогия имеет петербургские корни?

— Можно сказать и так. Ее основу закладывали во многом немецкие ученые, работавшие в Петербурге, которые привнесли в нее дух европейской науки. Стоит ли удивляться, что отечественная минералогия получила такое развитие. В первые десятилетия после появления РМО благодаря ему проводились исследования геологического строения территории России, необходимые для поисковых работ и составления геологических карт.

Стараниями членов общества в 1882 году указом императора Александра III в России была создана государственная геологическая служба. Она и взялась за систематическое изучение недр, региональное геологическое картирование и т. д. А в основу деятельности этой службы — Геологического комитета — легли методики, разработанные РМО.

Многие из его членов работали в Горном институте, с которым общество всегда было тесно связано. Это учебное заведение стало ­местом пребывания президиума РМО и библиотеки с редкими изданиями, насчитывающей сегодня несколько тысяч томов. А в эпоху Екатерины I там же разместился основанный обществом «минеральный кабинет», который превратился в крупнейшее беспримерное музейное собрание минералов, горных пород и полезных ископаемых.

— Имеется в виду Горный музей?

— Он самый. Впервые я попал туда в детстве, и он ошеломил меня богатством и разнообразием творений природы. Школьником я посещал Клуб юных геологов, ­действовавший при Ленинградском дворце пионеров, откуда вышло немало ученых. А геологией увлекся под влиянием семьи — моей матери, кристаллографа, и отца Владимира Герасимовича — специалиста в области минералогии.

Отец заведовал кафедрой минералогии СПбГУ. В настоящее время он представляет нашу страну в Комиссии по новым минералам и их названиям ММА, является членом ученого совета РМО. И не оставляет научных занятий.

«Полдоцента» на набережной

— Что отличало ленинградскую минералогическую школу?

— Традиции, особый дух, исследовательские подходы. Благодаря ей зародились и окрепли отдельные научные направления. В кристаллографии это школа академика Федорова: она появилась в Горном институте, который тот возглавлял, и расцвела в Ленинградском университете, где ученик Федорова Осип Маркович Аншелес основал кафедру кристаллографии.

Или взять учение об онтогении минералов, которое развивал профессор Дмитрий Павлович ­Григорьев. Кстати, он был официальным представителем общества с правом решающего голоса на учредительном (мадридском) собрании ММА в 1958 году.

В советское время отделения общества имелись во всех союзных республиках. Хотя его влияние, мне кажется, в какой‑то мере ослабило то обстоятельство, что Москва «притянула» многие академические организации. Нет, ленинградцы не оказались на периферии научного процесса, они продолжали ­вести исследования мирового уровня, но были обделены академическими званиями. В этой связи стоит упомянуть таких видных ученых в сфере минералогии и кристаллографии, как В. А. Франк-Каменецкий, А. А. Кухаренко, В. Б. Татарский, И. И. Шафрановский.

Последний был в числе преподавателей, работавших одновременно в двух ленинградских вузах —Госуниверситете (тогда ЛГУ) и Горном институте, находившихся недалеко друг от друга на одной набережной. И по этому поводу он написал ироничные строчки: «На душе — ни цента, за душой долги, бродит полдоцента между ЛГУ и ЛГИ». Вот вам еще одна черта, отличавшая ученых города на Неве: самоирония, умение взглянуть на себя со стороны.

— Минералогия больше развивалась как фундаментальная или как прикладная наука?

— Я бы не стал противопоставлять. Может ли птица взлететь с одним крылом? Нет, конечно. Так и тут: всякое прикладное дело имеет шансы на успех, если под ним есть прочная теоретическая база. Изобретатель лазера нобелевский лауреат Чарльз Таунз терялся, когда его спрашивали: науку своими придумками вы обогатили, но имеют ли они практическое применение? Это про лазерные‑то технологии, без которых современный мир немыслим.

Для геологии тоже характерна глубокая связь науки и практики. Прежде чем отправиться на ­поиски полезных ископаемых, нужно понимать механизмы их образования, природу генезиса. Так, экспедиции, которые организовал академик Ферсман, основатель Кольского филиала АН СССР, привели к открытию в Хибинах богатейших месторождений: медно-никелевого и апатитового. Ведь он был крупным теоретиком в области минералогии и геохимии, членом РМО, и его экспедиции базировались на серьезном научном фундаменте.

Общество это тем и ценно, что существует не формально, для галочки, а ради того, чтобы двигать науку и приносить пользу государству.

Фумаролы и метеориты

— Оно по‑прежнему востребовано?

— Минералогия поныне проявляет себя «во всем пространстве сего слова», помогая развивать теоретические знания и поисковые методики, направленные на новые геологические открытия. Вице-президент РМО академик Соболев, к примеру, — один из ведущих в стране специалистов по минералогии алмазов. У нас есть ученые, изучающие происхождение жизни на Земле и благородные металлы: золото, платину, палладий. Традиционно сильное направление деятельности общества — кристаллография (это и моя научная сфера).

В состав РМО входит много комиссий: по новым открытиям и космической минералогии, по техногенезу и органической минералогии (последнюю возглавляет мой ученик Владислав Гуржий). Причем большинство из них работают не в Петербурге, а в других регионах России. РМО имеет сегодня более 20 отделений — Уральское, Забайкальское, Кольское и другие.

А как не вспомнить об экспериментальной минералогии? Создание новых материалов с особыми свойствами (скажем, сорбенты для обеззараживания жидких радиоактивных отходов) и природоподобных технологий на основе данных, которыми располагают минералоги, — общемировой тренд. Перспективна и космическая минералогия (изучение метеоритов), связанная с проблемой возникновения Солнечной системы. Вообще метеориты могут поведать о многом. Есть даже теория, что земляне обязаны им происхождением жизни.

Мой коллега профессор СПбГУ Сергей Бритвин, проводя исследования в районе Мертвого моря, обнаружил там минералы (фосфиды), подобных которым нет больше нигде на нашей планете. И таких загадок, дающих пищу пытливым умам, в нашем деле сколько угодно.

— Открытий, наверное, тоже немало?

— Трудно поверить, но в недрах Земли обнаружено всего‑то около 5,5 тысячи минеральных видов (они указаны в справочном издании, которое дополнил и переиздал недавно мой отец), и лишь незначительная доля минералов используется в промышленных целях.

Каждый год, «застолбив» свой приоритет в специальной комиссии при ММА, специалисты открывают в разных районах десятки новых минералов. Без таких открытий не обходится ни одна экспедиция на Камчатку. В трещинах и ­отверстиях вулканов (фумаролах) при выходе горячих газов порой нарастают ­кристаллические вещества, доселе неизвестные науке.

Благодаря своим сильным научным школам Россия стала здесь одним из признанных лидеров. В этом отношении мы соревнуемся на равных, пожалуй, лишь с американцами: больше всего таких открытий на счету Энтони Кампфа, ученого из Лос-Анджелеса. Хотя мой коллега профессор МГУ член-корреспондент РАН Игорь Пеков дышит в затылок этому «чемпиону».

Амазонит, согревающий душу

— Чем же привлекают минералы?

— У любого, кто ближе с ними ознакомится, «роман с камнем» будет продолжаться всю жизнь. Чем они поражают? Своей красотой и изяществом. А еще на них запечатлено дыхание вечности, ведь они пролежали в глубинах земли сотни миллионов лет. Поэтому так много людей, которые их коллекционируют, и стоит этим людям заговорить о своих сокровищах, как в глазах у них моментально появляется знакомый блеск.

Правда, у меня подобных «россыпей» нет — в нашей семье это было не принято: мы собирали больше научные факты. Но в моем кабинете на рабочем столе лежат несколько любимцев, вид которых успокаивает словно приятная музыка: амазонит, эвдиалит, апатит, натролит. Они помогают настроиться на нужный лад, отвлекают от суеты. Словом, согревают душу. Одни из них мне подарили геологи-полевики, другие нашел сам. И это крохи по сравнению с тем, чем богат Кольский полуостров.

— Вы перебрались туда не окончательно?

— В Петербурге я регулярно бываю и навещаю свой Университет, где 16 лет заведовал кафедрой кристаллографии (в 2021 году передал ее своему ученику Андрею Золотареву), а теперь дистанционно читаю там лекции. Возвращаться заставляют и дела, связанные с РМО. Но это рутина, а хотелось бы провести в Петербурге конгресс ММА, собрав минералогов со всего света. Хотя пока об этом приходится лишь мечтать: такая подготовка потребует много времени, сил и средств. Да и пандемия не позволяет.

— А что же Кольский научный центр?

— Мне интересно там работать. Ведь это единственный в ­Заполярье оплот науки, имеющий статус федерального исследовательского центра, где получили развитие не только геология и горное дело, но и другие направления: прикладная химия, экология, информатика. В его состав входит несколько институтов, ботанический сад — первый в мире за полярным кругом. Есть своя база на Шпицбергене. А теперь идут переговоры о том, чтобы воссоединиться с двумя институтами — Полярным геофизическим и Мурманским морским биологическим. И тогда мы охватим исследованиями все жизненно важные сферы в Арктике: сушу, океан и атмосферу.