http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=ba8bbc69-ead1-4e7c-aea2-876ff8fe67f4&print=1© 2024 Российская академия наук
Недавно председатель фонда «Сколково» Аркадий Дворкович рассказал, что уехавшие из России в 1980-1990-е годы ученые постепенно возвращаются обратно в страну. «Новые известия» решили расспросить самих ученых, правда ли это. Реальность оказалась не такой мрачной, как 20 лет назад, но массового возвращения не было и нет.
Александр Кулешов, академик РАН, ректор Сколтеха, не скрывает, что его университет занимает особое место в российской науке. Здесь преподают ученые, имеющие большой опыт работы в лучших университетах мира. 20% преподавателей по-русски не говорят – это канадцы, американцы, немцы. У остальных русский язык родной, но гражданств несколько. Казалось бы, вот он, живой пример, подтверждающий слова председателя фонда Дворковича. Да, но в отдельно взятом Сколкове – уточняет академик Кулешов. Массово ученые в Россию не возвращаются – это факт.
Профессор, доктор биологических наук Константин Северинов предлагает определиться в терминах:
- Что значит «массово»? В мультфильме про мартышку и попугая, мартышка считала что «куча», это когда больше трёх. Когда Аркадий (Дворкович) говорит «массово», он же не говорит о конкретных цифрах и вообще апеллирует к тому, что происходит в Сколтехе. Но во-первых, Сколтех это особый случай, а во-вторых, количество заявок на профессорские позиции от иностранцев из стран первого мира и от представителей научной диаспоры, по сравнению с ранними временами плотного взаимодействия с MIT, очень сильно сократилось.
Два года назад Всемирный банк опубликовал доклад о миграции и утечке мозгов в Европе и Центральной Азии. Из России уехали 7,4% от всего населения. Если из 144 миллионов исключить пенсионеров, то страну покинули чуть меньше 10% граждан трудоспособного возраста и детей. Две трети отъезжающих имеют высшее образование. Опрос Boston Consulting Group показал, что каждый второй ученый хочет работать за границей.
Куда едут ученые, может узнать не только пограничная служба в Шереметьево или любом другом международном аэропорте, но и пользователь баз данных научных публикаций Scopus или Web of Science. Так, исследование германского института Макса Планка в сотрудничестве с аспирантом Высшей школы современных социальных наук МГУ имени М. В. Ломоносова Александром Субботиным по определению научной мобильности на основе библиометрических данных установило, что, начиная с 1996 года, количество российских ученых, уехавших в США, Германию, Великобританию и Францию, за все 24 года значительно превышало число тех, кто покинул эти страны и вернулся на родину. Больше всего покидали страну в 2001 году, затем к 2015 году количество «возвращенцев» увеличивалось, а после 2015 года опять выросло число публикаций из-за границы.
Академик Кулешов говорит, что проблема не в том, что ученые уезжают. Проблема в том, что они не возвращаются:
- Человек должен почувствовать, что такое – мировая наука. Но они должны возвращаться. Если уезжают на стажировку – я только «за». Дело не только в деньгах, это только одна часть проблемы. Есть вторая, более значительная часть. Я всегда привожу один пример: почему Овечкин не играет за СКА? Что, ему не могли дать тех же денег? Наверняка могли бы. Дело в том, что человек, который чувствует свой потенциал, хочет самореализоваться в Высшей Лиге. Если это не Высшая Лига, деньгами его не соблазнишь.
Уровень зарплат ученых в России и на Западе несопоставим. Ректор Сколтеха Кулешов говорит, что у них в университете оплата труда вполне конкурентноспособна с западными. Теоретически МГУ и «Вышка» тоже могли бы для небольшого числа профессоров назначить достаточно высокие зарплаты, но сделать это массово невозможно.
Ученым нужны не только деньги, которые они получают каждый месяц. Гораздо важнее для них получить финансирование на исследования. С 2010 года в стране достаточно успешно работает программа мегагрантов. 12 миллиардов рублей выделило тогда правительство на финансирование науки до 2020 года и продлило эту программу до 2023 года. Каждый проект мог получить до 150 миллионов рублей – сумма, невиданная для новой России, и не только для нее. Правда, с тех пор и бюджет на каждый проект подсократился до 30-50 миллионов, и курс доллара, валюты, за которую покупается оборудование и реагенты, вырос в три раза. Но тем не менее, суммы для российских ученых выглядят до сих пор приличными.
- Каждый год программа мегагрантов позволяет нескольким десяткам крупных ученых организовывать лаборатории и в течение трёх – пяти лет эти лаборатории поддерживать, присутствуя в России иногда не более четырёх месяцев в году. Около половины победителей конкурса мегагрантов – представители российской научной диаспоры. Некоторые лаборатории продолжают существовать о после окончания поддержки мегагранта. Есть с десяток зеркальных лабораторий, когда руководитель одновременно руководит лабораторией за рубежом и в России, как правило бОльшую часть времени проводя за рубежом. Кроме этих примеров, на мой взгляд, ни о каком серьёзном возвращении речи нет, - говорит Константин Северинов.
Решение переезжать или не переезжать зависит от того, что у человека есть там и что может быть здесь. Против говорит отсутствие большой критической массы, считает Виктор Тарабыкин, профессор, директор Института нейробиологии и клиники «Шаритэ» в Берлине.
Виктор Тарабыкин закончил медико-биологический факультет Второго меда ( сейчас РНИМУ имени Пирогова), защитил диссертацию в НИИ биоорганической химии, а после этого уехал в Германию.
- В решении об отъезде экономическая ситуация тоже сыграла какую-то роль. Но если даже экономическая ситуация была бы лучше в тот момент, я бы все равно уехал, может быть, ненадолго, года на 3-4, но той науки, которой мне на тот момент хотелось заниматься, ее просто не было. Мне хотелось получить доступ к более современным технологиям, попасть на передовой край науки. Ну, и охота к перемене мест, посмотреть другие страны – все это все тоже присутствовало, - рассказывает ученый.
Работу Виктор Тарабыкин нашел сразу, выбирал одну из 9 лабораторий, которые его приглашали, и ехал он не в Германию, а в лабораторию. Сменив три места работы, получил 12 лет назад профессора. Сейчас руководит своим Институтом нейробиологии при Шаритэ в Берлине. Его институт занимается изучением генетических основ развития коры головного мозга, в том числе, генетических основ заболеваний, которые приводят к нарушениям структуры и функции коры головного мозга.Помимо этого, у Виктора две лаборатории в России, он получает российские гранты и активно работает в стране. Несколько раз ему предлагали переехать обратно. Но в России нет того, что есть в Берлине: нет большого количества лабораторий очень хорошего уровня, которые делают мировую науку. Когда ученые работают в таком окружении, это автоматически повышает их собственный уровень:
- Второе, всегда есть в твоем окружении, на соседней улице, на соседнем этаже, в получасе езды кто-то, кто владеет самыми современными технологиями в соседних областях. И третье, это то, что всегда идут какие-то семинары, любят приезжать ученые из других стран. Если ты работаешь в междисциплинарной отрасли, но науку хорошо делать там, где есть много представителей из разных областей. В России таких мест нет. Надо сказать, что и на Западе они не в каждом городе, в Германии их несколько, в Америке их несколько.
В России делать биомедицину очень трудно. Заказ реактивов занимает несколько месяцев, и стоят они существенно дороже. Бюрократия свирепая, такой на Западе нет, говорит ученый. Заказать реактивы – проблема. Получить оборудование – проблема. Но главное – отсутствие стабильности и жестких гарантий:
- В Германии я профессор и государственный чиновник. Когда я получаю позицию профессора, ее не так легко получить, мне государство гарантирует пожизненную работу. Оно гарантирует, что со мной ничего не случится. Гарантии очень жесткие. Правила игры известны, и они очень четкие. Ни декан, ни президент факультета меня просто так уволить не может. А в России никто никому таких гарантий дать не может. Даже если мне приходят люди и говорят, что мы хотим, чтобы ты стал проректором или ректором какого-то университета, никаких гарантий никто никогда не даст. Я должен буду бросить все, что я годами наработал и создал, инфраструктуру, большой коллектив и так далее и приехать в Россию с абсолютным отсутствием гарантий. И на это очень трудно пойти.
По академику Кулешову, существует триада, которая позволит ученым вернуться: достойная зарплата, критическая масса людей, которые тебя понимают, оборудование. Но потом вступает четвертый фактор, который называется жизнь:
- Жизнь гораздо сложнее. Мы должны понять, что возвращение часто связано с различными жизненными обстоятельствами. Например, дети ходят в школу. В этом случае говорить с человеком о возвращении практически бесполезно. Потому что возникает огромная проблема с детьми. По-русски они, возможно, говорят, но читать и писать не умеют. Если они в третьем-четвёртом классе, проблема практически нерешаемая. Возникает масса житейских, бытовых проблем.
Поэтому гораздо важнее, чтобы не уезжали молодые ученые, говорит Кулешов.
Константин Северинов рассказывает, что в области его научного интереса – науках о жизни – большинство выпускников университетов пытаются поступить в западную аспирантуру, чтобы как можно раньше встроиться в международную науку и начать идти по понятной карьерной лестнице:
- Человек, который решил здесь окончить аспирантуру, стреляет себе в ногу, потому что с точки зрения научной результативности, а именно это важно для будущего карьерного роста, четыре года, проведенные в России не равны четырём годам, проведенным в Америке, Германии или где-то ещё.
Виктор Тарабыкин с этим не согласен. Он говорит, что видит в лучших вузах России значительно больше хороших студентов на биологических факультетах, чем на Западе, хотя и оговаривается, что может быть, он просто видит лучших. Но ведь и речь идет о лучших – тех, кто должен двигать мировую науку вперед. Ректор Кулешов с гордостью перечисляет ведущие вузы, которые с огромных удовольствием берут его студентов – Оксфорд, Принстон, Стенфорд:
- Но в целом, к сожалению, отток продолжается. И это отток молодых и талантливых. Страна становится старше, беднее и глупее, как это ни печально. Мы пытаемся этому противостоять. На нашем локальном кусочке это получается. Но, как я уже говорил, таких сколтехов должно быть в стране сто, как минимум – пятьдесят, тогда мы изменим ситуацию.