Версия для печати
Вернуться к списку

Джентльмен-вулканолог

255 лет назад британский посланник в Неаполе Уильям Гамильтон послал в Лондонское Королевское общество свой первый отчет об извержения Везувия

Наблюдения Гамильтон за вулканизмом на юге Италии продолжались в течение 16 лет, всего он послал в Лондон 7 письменных отчетов о вулканической активности Флегрейских полей и Этны. За первый же свой отчет об извержении Везувия в 1766 году он был избран членом Королевского общества (академиком), а за «Отчет о путешествии к горе Этна» получил в 1770 году самую престижную британскую научную награду — медаль Копли. Дипломат и джентльмен-ученый Гамильтон был одним из самых эффективных полевых вулканологов XVIII века, но в мировой истории он остался скандально известным мужем леди Гамильтон.

Пигмалион на дипломатической службе

Всем, кто когда-либо посещал Британский музей, имя Уильяма Гамильтона известно по табличкам на экспонатах отдела греческих и римских древностей. Вазы, терракота, бронза, золото, монеты и прочие артефакты, проданные музею Гамильтоном, составляют основу этого отдела музея в его нынешнем виде. А в первой половине XIX века в главном британском музее для его коллекций была выделена отдельная «Гамильтонова комната».

Но больше известен неученому народу сэр Уильям благодаря своей второй жене леди Гамильтон (в девичестве Эмме Лайон), которая при живом муже родила ему дочь от адмирала Нельсона. О подробностях британского варианта любви en trois снято полдюжины фильмов, в том числе с Вивьен Ли и Лоуренсом Оливье в ролях леди Гамильтон и Нельсона, написано несколько десятков романов, в том числе и Дюма-отцом. А последний по времени роман 1992 года американки Сьюзен Зонтаг называется The Volcano Lover: A Romance (в русском переводе «Поклонник Везувия»), и главный герой в нем не леди Гамильтон, а ее муж вулканолог сэр Уильям, который подобно Плинию Старшему, погибшему при извержении Везувия в 79 году н.э., был погребен под лавой и пеплом любовного катаклизма его супруги и адмирала Нельсона.

Так прямо там и написано, а сам роман по задумке его автора является «беллетризированным портретом эпохи». Воспринимать это всерьез, увы, затруднительно, мисс Зонтаг, как, впрочем, остальные литераторы и режиссеры, допустила анахронизм в своем творении. После смерти в 1782 году своей первой жены Катрин (в девичестве Барлоу, дочери члена парламента) Гамильтон полностью отошел от занятий вулканологией и посвятил себя другому увлечению британских джентльменов, которое много лет спустя описал Бернард Шоу в «Пигмалионе».

Подобно профессору Хиггинсу у Шоу, решившему сделать леди из уличной цветочницы Элизы Дулитл, бездетный сэр Уильям позаимствовал у своего племянника Чарлза Гревилла его 18-летнюю любовницу, необразованную девушку на 35 лет моложе его. Гамильтон перевез Эмму с ее матерью в свой неаполитанский дворец Palazzo Sessa, где в отличие от профессора Хиггнса не шесть месяцев, а целых шесть лет обучал их грамоте, великосветским манерам и иностранным языкам. Потом женился на Эмме и на очередном приеме при дворе короля Обеих Силиций лично познакомил молодую жену с героическим адмиралом Нельсоном, в дальнейшем по-отцовски приглядывая за их романом, а перед своей кончиной в 1803 году завещал леди Гамильтон 800 фунтов стерлингов ежегодного пенсиона (теще — 100 фунтов). Словом, мало ли какие капризы могли возникнуть у состоятельного джентльмена в романтической Италии — сначала игра в Плиния Младшего, описывающего извержения Везувия, потом в Пигмалиона, вживую ваяющего себе Галатею из дочери кузнеца.

Из дипломатов — в академики

Письма-отчеты Уильяма Гамильтона Королевскому обществу о вулканизме Везувия, а также отчеты о наблюдениях за вулканом Этна на Сицилии по мере их поступления в Лондон публиковались в очередных номерах Philosophical Transactions of the Royal Society of London («Философских трудов Королевского общества»), главного научного журнала Великобритании в те годы. А в 1774 году они вышли отдельной монографией Observations on Mount Vesuvius, Mount Etna, and other volcanos: in a series of letters, addressed to the Royal Society, from the Honourable Sir W. Hamilton, FRS. Любой желающий может почитать их на английском языке, они доступны в интернете

Аббревиатура FRS после имени Гамильтона означала, что он Fellow of the Royal Society, то есть член Королевского общества, что в Великобритании равноценно нашему званию академика. Как уже сказано, академиком чрезвычайный и полномочный посланник Великобритании в Королевстве Обеих Сицилий сэр Уильям Гамильтон был избран практически сразу после публикации в Phil. Trans. его первого письма. А за свое четвертое по счету письмо Королевскому обществу An Account of a Journey to Mount Etna академик Гамильтон был удостоен медали Копли.

Эта медаль Лондонского Королевского общества, как тоже уже сказано, высшая научная награда в Англии. Престижной в мировой науке наградой она считалась всегда и остается таковой до сих пор. Среди ее обладателей Дарвин, Менделеев, Эйнштейн и больше 60 лауреатов Нобелевской премии, которые были награждены медалью Копли до того, как стали нобелевскими лауреатами. Вот эти научные регалии — академическое звание и высшая научная медаль — дипломата Гамильтона на первых взгляд выглядят самым странным во всей этой истории.

Стиль его писем в Королевское общество не сразу бросается в глаза. Но как только начинаешь понимать, что это пишет человек, свободно владеющий геологической терминологией, не менее свободно ориентирующийся в современных ему теориях земного вулканизма и, более того, строящего собственные гипотезы наблюдаемых им вулканических проявлений, приходит удивление. Ведь все это писал не ученый, а человек со средним образованием, бывший армейский офицер, потом депутат и дипломат.

Везение сэра Гамильтона

Сэр Гамильтон не учился в университетах, не изучал геологию со стратиграфией и петрографией, геохимию и геофизику. Он окончил Вестминстерскую школу, самую старинную в Англии и самую престижную, существовавшую еще со времен Вильгельма Завоевателя. Она давала своим выпускникам прекрасную физическую подготовку и полезные в будущем знакомства с одноклассниками, но при всем этом, по современной терминологии, она давала всего лишь среднее образование. Высшее Уильяму Гамильтону и не требовалось, он пошел служить офицером в армию, отслужил там 10 лет, потом женился на дочери члена парламента, ушел из армии, и сам вскоре стал депутатом. А потом, когда британского посланника в Неаполе перевели в Мадрид, Гамильтон подал прошение назначить его на освободившееся место, и его прошение в 1764 году было удовлетворено.

Такие социальные лифты работали в британской империи, конечно, не для всех, но для сына губернатора Ямайки лорда Гамильтона Уильяма, который в детстве играл с принцем Уэльским, будущем королем Георгом III, путь на дипломатическую службу, причем сразу на должность чрезвычайного и полномочного посланника, был открыт по первому его желанию. В возрасте 34 лет сэр Уильям Гамильтон оказался в посольском палаццо в Неаполе с видом из окон на Неаполитанский залив и Везувий, за которым он стал наблюдать «с 17 ноября 1764 года, в день прибытия в эту столицу», как он потом писал президенту Королевского общества Джеймсу Дугласу, 14-му графу Мортону.

В известном смысле Гамильтону повезло, как раз к его приезду Везувий начал просыпаться. «В течение первых двенадцати месяцев моего пребывания здесь я не заметил каких-либо заметных изменений в горе; но я заметил, что в плохую погоду дым от вулкана был намного сильнее, чем в ясную, и я часто слышал (даже в Неаполе, в шести милях от Везувия) в плохую погоду внутренние взрывы горы», — писал Гамильтон. На следующий 1766 год «в Страстную пятницу, 28 марта, в 7 часов вечера лава закипела над устьем вулкана и потекла сначала одним потоком, но вскоре после этого разделилась на две части. Этому предшествовал сильный взрыв, вызвавший частичное землетрясение в окрестностях горы; и ливень раскаленных докрасна камней и золы был выброшен на значительную высоту».

В том году очередное извержение Везувия было эффузивного типа, как сказали бы сейчас вулканологи, то есть сравнительно спокойное, с излиянием магмы. А вот в октябре следующего 1767 года извержение повторилось, но уже в своей эксплозивной (взрывной) ипостаси. На пике извержения, писал Гамильтон, из вулкана «шел густой черный дым, такой густой, что казалось, ему трудно было выбраться наружу; облако за облаком нарастало с поспешным спиральным движением, и каждую минуту залп огромных камней взлетал на огромную высоту посреди этих облаков; постепенно дымка приобрела точную форму огромной сосны, такой, как Плиний младший описал в письме к Тациту, где он рассказывает про роковое извержение, при котором погиб его дядя. Эта колонна черного дыма, поднявшись на необычайную высоту, наклонилась по направлению к Капри и фактически достигла острова, находящегося не менее чем в двадцати восьми милях от Везувия».

Выдающийся самоучка

Дело было сделано, дипломат Гамильтон получил признание в научном сообществе как вулканолог, и следующие свои отчеты Королевскому обществу адресовал уже не его титулованному президенту, а ученому секретарю общества Мэттью Мэти, то есть писал ему как ученый своему коллеге-ученому и писал ему уже о собственном видении теории вулканизма Пылающих полей (Campi Flegrei), крупного вулканического района близ Неаполя, а потом и об особенностях вулканизма в районе сицилийской Этны.

Офицеров британской армии и дипломатов геологии и геофизике не учили, основы этих наук и современные ему теории вулканизма сэр Гамильтон постиг самостоятельно, причем, похоже, ударными темпами. Едва ли он был настолько самоуверен, чтобы подав прошение о месте посланника в Неаполе, сразу засесть за учебники и научные журналы. А если бы ему отказали или направили посланником, например, в Китай? Бог знает, какого профиля академиком стал бы Гамильтон, будь он действительно откомандирован в Китай. Но в Неаполе с Везувием под носом его выбор вулканологии, вероятно, был предопределен. И времени на постижение основ этой науки у него, скорее всего, было всего 12 месяцев, о которых он писал.

Понятно, что интеллектом он обладал незаурядным, чтобы решить заполнить наукой свободное время в промежутках между дипломатической рутиной и достичь в этом столь же незаурядных результатов. Родовитость и детские игры с наследником престола помогли ему сделать дипломатическую карьеру, но едва ли помогли бы в науке. Руководство Королевского общества, где заседали гораздо более родовитые люди с гораздо более серьезными связями при дворе, чем у младшего сына боковой ветви Гамильтонов, не церемонилось бы с беспомощным в науке очередным джентльменом-ученым. Но они увидели в Гамильтоне вполне зрелого коллегу по науке и приняли в свои ряды. Да и тот факт, что его труды цитируются в специальной литературе до сих пор, тоже говорит, что занялся он вулканологией не зря.

Первый институт вулканологии

После сэра Гамильтона джентльменов-ученых в вулканологии больше не было, да и в других науках они в XIX веке исчезают как класс, остались только профессиональные ученые. Первый в мире институт вулканологии Osservatorio Vesuviano по указу короля Обеих Сицилий Фердинанда II начали строить на склоне Везувия в 1839 году. Но прежде, чем начать его строительство, назначили директора института.

Им по рекомендации Александра фон Гумбольдта стал итальянский физик Мачедонио Меллони, который пока Везувианская обсерватория строилась выступал на симпозиумах и съездах ученых, говоря там среди прочего такие пафосные слова: «Мы (ученые — Ред.) похитили молнию с неба, но то, что у нас под ногами и куда мы сами в конечном итоге уходим, до сих пор большая загадка для нас. Бог остерегает против излишнего самомнения, но я осмеливаюсь пообещать приподнять эту могильную плиту, под весом которой и более энергичные руки, к сожалению, чувствовали свое бессилие».

Когда 16 марта 1848 года обсерватория наконец вступила в строй, уже третий месяц шли революционные бои на Сицилии, начались волнения по всей Италии, а директор обсерватории профессор Меллони уже ушел на баррикады. После подавления европейской революции 1848-49 гг., получившей название Весны народов, Фердинанд II Бурбон, вероятно, поминая тихим недобрым словом барона фон Гумбольдта, уволил Меллони из обсерватории и изгнал из страны. Новый директор в ней появился только в 1852 году.

Вулканология по-русски

В нашей стране вулканология как наука появилась в 1930-е годы на Камчатке и тоже не без приключений. Сначала здесь в 1915 году на базе гидрометпункта в Петропавловске, которым с 1910 года заведовал выпускник Петербургского электротехнического института Александр Пурин, его стараниями и при поддержке академика-геофизика Бориса Голицына появилась сейсмостанция. Пурин, по воспоминаниям современников, имел склонность к науке, писал популярные статьи о вулканах в местные «Камчатские ведомости», но еще больше его интересовала политика.

После революции 1917 года его избрали председателем местного обкома, членом Особого совещания по культурно-экономической помощи населению Камчатки при Временном Приамурском правительстве, потом он стал заведовать канцелярией начальника Камчатской области генерала Иванова-Мумжиева. А потом первый российский вулканолог Пурин бежал с последним пароходом из Владивостока в Шанхай, где в 1952 году был арестован, выдан СССР и умер в тюремной больнице хабаровского управления МГБ.

Вторая попытка создать отечественную вулканологию датируется 1931 годом, когда по инициативе академика Александра Заварницкого была организована Камчатская экспедиция АН СССР. В ней принял участие выпускник Горного института Борис Пийп, благодаря дневникам которого первые шаги отечественной вулканологии хорошо известны историкам науки. Сам Борис Иванович Пийп со временем стал ученым-вулканологом с мировым именем, первым директором Института вулканологии АН СССР (ныне ИВиС ДВО РАН), членом-корреспондентом АН СССР, вице-президентом Международной ассоциации вулканологии и химии недр Земли.

А в 1931 году вчерашний студент Пийп записал: «Дует мерзкий, холодный, сильный ветер, на носу все время висят сосульки. В кратере были в 10 часов, от палатки поднимались час с четвертью. Добрецов собирает газы довольно примитивным способом, который применял Сен-Клер-Девиль около 100 лет назад. Вниз спускались очень быстро, бегом по осыпи, я даже оторвал обе подошвы у ботинок... Все-таки от всей работы в кратере Авачи осталась кое-какая неудовлетворенность. Не сумел я как следует разобраться во взаимоотношениях некоторых потоков. Завтра должны придти за нами лошади, и мы выезжаем на базу. Страстно ждем баню».

Второй рабочий сезон экспедиции в 1933 году был тяжелее. «В этом году отъезд зловеще затягивается, — писал Пийп. — Положение сейчас несравнимо худшее, чем это было в 1931 г. Денег нет, оборудования получили процентов на 20–30, и впереди, во Владивостоке и на Камчатке, тревожная неопределенность. Казалось, не стоило бы и ехать, но неопреодолимая любовь к далеким вулканам и страстное желание опробировать себя на этом благодатном научном поприще понуждает все же ехать». А потом в экспедиции случилось и вовсе «дикое событие», как его определил вулканолог Пийп.

Непревзойденные результаты

«В ночь на 3 августа мы все, каждая палатка по очереди, были разбужены небольшой компанией молодых людей, говоривших с нами шепотом и для убеждения совавших в нос каждому из нас револьвер. Я был убежден, что это налетчики, хотя они и задавали неуместный вопрос: «Как ваша фамилия?» Обойдя все палатки, они наткнулись на Слоквича. Мгновенно он был сдернут с кровати и поставлен стоять с вывернутой назад рукой. Немного погодя ему дали возможность одеться. Обыск провели наитщательнейший. Увели его с вещами. За что? Его обвинение должно быть очень тяжелым, так как при аресте присутствовал сам начальник всей Камчатской области, и тоже одетый в штатское».

Спустя да года 1 сентября 1935 года в поселке Ключи была торжественно открыта Камчатская вулканологическая станция, позже преобразованная в Лабораторию вулканологии АН СССР. На ее базе осенью 1962 г был создан Институт вулканологии. Сегодня вулканологи знают все или, точнее, почти все про механизмы вулканизма, который в самом общем виде представляется ученым как «горячая водородная дегазация земного ядра». Есть заметный прогресс и в предсказании извержений вулканов.

За 57 лет (с 1955 по 2012 год) Камчатской вулканологической станцией, Институтами вулканологии, вулканической геологии и геохимии, вулканологии и сейсмологии ДВО РАН было сделано 29 успешных прогнозов. Около двух десятков успешных прогнозов было сделано и Камчатским филиалом Геофизической службы. Пока это никем непревзойденный результат. Но, разумеется, гораздо больше извержений не удалось предсказать. Выражаясь словами профессора Меллони, до конца приподнять «могильную плиту» под вулканом пока не удалось никому.