На днях 75-летний
юбилей отметил академик РАН Лев Матвеевич Зеленый, профессор, научный
руководитель Института космических исследований РАН и первого этапа российской
лунной программы. Исследованием космоса с помощью автоматических аппаратов он
занимается с 1990-х. Все началось с проекта "Интербол", посвященного
магнитосфере Земли. Потом была очень успешная миссия "ЭкзоМарс-2016".
Но были и неудачи. О своем пути в науку, главных достижениях и мечте человечества
о дальних планетах ученый рассказал в интервью РИА Новости. Беседовала Татьяна
Пичугина.
— Лев Матвеевич, вы с самого начала хотели стать
физиком, исследовать космос? Когда у вас пробудился интерес к точным наукам?
— Все вышло
довольно случайно. Мы жили в самом центре Москвы, в районе Палашевского
рынка, в квартире моей бабушки, которая была хирургом. Я учился в обычной школе
и быстро попал в дворовую компанию, были приводы в милицию. Между тем меня
заметила учительница по математике. Она поговорила с родителями, и меня
записали в математический кружок при МГУ. Там я первым делом стал доказывать
теорему Ферма, увлекся. Решил перейти в матшколу № 444 в Измайлово. Сперва не
брали из-за четверки по поведению, но потом все-таки приняли.
После школы меня
агитировали поступать на мехмат МГУ, но я хотел в МФТИ. Хотя физику знал
хуже математики. На вступительных экзаменах получил четверку. Была задача про
конус Маха, которая решалась одной строчкой, а я написал функционал на три
страницы. Тем не менее этого хватило и я стал студентом факультета аэрофизики и
космических исследований.
С третьего курса
работал в секретном Институте тепловых процессов, теперь это Центр Келдыша,
занимался ядерными двигателями для ракет. Но тут в моей судьбе случились резкие
перемены, и связано это с тем временем. Шел 1969-й, "оттепель"
заканчивалась, начиналось, наоборот, "закручивание гаек". Как-то мы с
другом решили послушать выступления поэтов на площади Маяковского 14 апреля.
Они собирались там каждый год в день смерти Маяковского, читали стихи, и
никогда это не запрещали, но в том году разогнали. Хотя мы просто стояли в
стороне, нас тоже забрали в милицию. Записали фамилии и место учебы.
Потом студенты
физтеха оказались замешаны в акции с листовками "Две тысячи слов" во
Дворце съездов. Спецслужбы собирали большое дело и припомнили этот случай в апреле.
Нам с приятелем грозило отчисление. Но, поскольку мы хорошо учились и в
политической деятельности не участвовали, нас поставили перед выбором:
отчисление или перевод на недавно созданную кафедру космических исследований,
которая не была закрытой.
Как нам повезло,
выяснилось гораздо позже. Разработки ядерного двигателя для космоса постепенно
зашли в тупик. Испытывать его было негде, сделать не получилось. Только сейчас,
спустя полвека, возвращаются к этой теме.
А я тогда получил
работу в новом Институте космических исследований, занялся физикой плазмы и
погрузился в чтение литературы про солнечный ветер. Позже, когда директором
назначили Роальда Зиннуровича Сагдеева, туда пришел и его ученик Альберт
Абубакирович Галеев, а я стал его аспирантом. Наша первая совместная статья
была про магнитные бури.
— Их открыли в 1960-е благодаря спутникам?
— Магнитное поле
измеряли еще в XIX веке. Его сильное изменение называли магнитной бурей. Но почему
так происходит, не понимали. Это надо было объяснить. Мы установили, что в
"хвосте" магнитосферы в токовых слоях накапливается энергия, а потом
взрывообразно
— Когда поняли, какую роль для жизни играет
магнитосфера?
— С открытием
постоянного потока плазмы от Солнца — того самого солнечного ветра. Оказалось,
наша магнитосфера удерживает его, не пускает к Земле. Граница между
солнечным ветром и магнитосферой называется магнитопаузой. Однако это не
значит, что мы полностью закрыты от воздействия Солнца. Наша магнитная оболочка
чутко реагирует на все, что происходит в солнечном ветре. В частности, из-за
него формируется так называемый хвост магнитосферы — это своеобразный
резервуар, в котором накапливается энергия.
О том, что Солнце
влияет на очень многие процессы на Земле, определяет космическую погоду, первым
написал Александр Чижевский. Я большой поклонник его идей. С 1970-х в Советском
Союзе запускали спутники серии "Прогноз" для изучения солнечной
активности.
Последние в этой
серии — аппараты проекта "Интербол", начавшегося в 1995-м. Это было
своеобразное эхо программы "Интеркосмос". Участвовали 18 стран —
болгары, чехи, все наши друзья советских времен. Мы первые предложили
многоспутниковую систему, потому что в космосе необходимо измерять процессы сразу
в нескольких точках. Я стал координатором проекта. Всего было четыре аппарата:
одна пара "спутник — субспутник" на очень вытянутой орбите, вторая
такая же пара — на близкой авроральной. Могу сказать, что это лучшее время в
моей жизни. Каждый день приходили новые данные с наших спутников, а не только с
американских и японских.
— Продолжением должен был статьи проект
"Резонанс"?
— Да, четыре
спутника в ближней магнитосфере. Но миссия так и осталась на бумаге. После
"Интербола" нас, как соисследователей, пригласили в европейский
проект "Кластер". У него тоже интересная и непростая судьба. Первый
запуск — в 1996-м, и все четыре спутника потеряли при крушении ракеты
"Ариан". Тогда же произошла авария с нашим аппаратом
"Марс-96". Я непосредственно Марсом не занимался, но мои коллеги
вложили в это много сил. К сожалению, продолжения не было. А
"Кластер" возродился подобно фениксу, европейцы повторили аппараты, и
спутники запустили в 2000-м на российских ракетах. Мы активно участвуем в этом
проекте, опубликовано много статей.
В середине нулевых
я подключился к совершенно другой тематике — исследованию планет. Участвовал в
подготовке миссии "Фобос-грунт". Увлекся. Тем более что в самой
солнечно-земной физике была пауза: казалось, все основные проблемы решены.
На запуске
"Интербола". В.Н. Палецкий, генерал-майор Г.М. Тамкович, Л.М. Зеленый
и Р.С. Кремнев
— Увы, "Фобос-Грунт" повторил судьбу
"Марса-96". Даже мы, журналисты, тяжело переживали эту неудачу.
— Я вспоминаю
Бориса Слуцкого, посвятившего своему другу Кульчицкому такие строки: "Я не
жалею, что его убили. Жалею, что убили слишком рано. Не в третьей мировой, а во
второй". Если бы аппарат погиб при подлете к Марсу, было бы не так обидно,
а он не улетел с Земли.
Мы возвращались с
Байконура вместе с Михаилом Яковлевичем Маровым. Кстати, недавно ему
исполнилось 90 лет. Увидев наши грустные лица, к нам подошел глава
"Роскосмоса" Владимир Поповкин и рассказал о приглашении Европейского
космического агентства поучаствовать в миссии "ЭкзоМарс".
"Соглашаться?" — спросил. Говорю: "Конечно. Только чтобы участие России было
симметричным". В 2013-м подписали соглашение, а в 2016-м первый аппарат
улетел с нашими приборами к Марсу и успешно работает там до сих пор.
К сожалению, не
удалось реализовать второй этап, но это уже совсем новейшая история…
В те же годы, в
2010-е, утешением для нас стал микроспутник для исследования молний
"Чибис-М", созданный на деньги Академии наук. Спасибо тогдашнему
президенту РАН Юрию Сергеевичу Осипову. Его запустили в 2012-м с борта МКС.
"Чибис-М" проработал полтора года и дал очень интересные результаты,
хотя изначально считался только научно-образовательным.
— В каком состоянии была тогда наша лунная программа?
— После окончания
лунной гонки группа, работавшая в этом направлении, перешла в академический
Институт геохимии и аналитической химии имени В. И. Вернадского (ГЕОХИ).
Академик Эрик Галимов разработал программу исследований с целью
выяснить внутреннее строение Луны, особенно интересовало лунное ядро.
До сих пор нет
общепринятого представления о том, как образовался наш естественный спутник. Я
в докладах показываю десять разных моделей. Галимов вслед за Лапласом и Отто
Шмидтом считал, что Луна и Земля сформировались почти одновременно из одного
протопланетного облака. Для этой модели важен размер ядра. Идея миссии состояла
в том, чтобы сбросить на поверхность несколько пенетраторов с сейсмометрами,
которые передадут данные о сейсмических колебаниях. Это как томография. Так,
например, поступают на Земле для изучения ее внутренней структуры. Но сделать
нужные приборы невозможно даже за границей.
Между тем
накапливались данные о полярной Луне. Прибор, созданный в лаборатории Игоря
Митрофанова, — LEND — работал на борту орбитального
аппарата NASA LRO. Он показал, что, возможно, на полюсах есть водяной
лед. Мы первые заговорили о важности полярных областей Луны. Совет по космосу
нас поддержал, ГЕОХИ тоже. В 2010-м сделали доклад на совещании, которое вел
председатель правительства. Так лунная программа сменила направление — с
внутреннего строения на полярные области. Надо понять не только, откуда там
взялась вода, но и как ее использовать. Вода — ценный ресурс. Это основа для
лунных баз. Из нее можно получать топливо, тогда Луна станет, как говорят
летчики, "аэродромом подскока" на пути к Марсу. Это, кстати, отражено
в недавнем очень занятном сериале "Ради всего человечества", снятом в
жанре альтернативной истории.
— Перед вами прошла вся история космонавтики, вы
видели, как меняются представления о космосе. Теперь ясно, что человек
фактически заперт на Земле. По всей видимости, придется распрощаться с мечтой о
пилотируемых исследованиях дальних планет. Даже на Луне мы можем пробыть
безопасно максимум несколько дней, что говорить о Марсе. Разве не грустно?
— На Марсе,
кстати, нам будет лучше, чем на Луне. Но вопрос болезненный. Об этом
книга Станислава Лема "Возвращение со звезд". Там описано
человечество, которое перестало интересоваться космосом и начало вырождаться.
Космос нам
враждебен, это ясно. Как бы мы ни развивали технологии, без антигравитации путешествовать
к звездам не сможем. Кроме того, человек потребляет много ресурсов, и даже
полет на Марс проблематичен. Не говорю уже о радиационной опасности.
Допустим, построят
лунную деревню, закопав ее в реголит. Чтобы там жить, при маленькой лунной силе
тяжести нужно по несколько часов в день заниматься тяжелыми физическими
упражнениями. Без этого после года на Луне на Землю уже не вернуться — кости не
выдержат. Полет человека на Марс — это, очевидно, пока путешествие с билетом в
один конец. Поэтому логично изучать дальние планеты с помощью автоматов.
Насколько искусственный интеллект, робототехника смогут заменить человека, пока
вопрос, но перспективы большие.
Однако не все
вписывается в логику. Человеку нужны экстремальные задачи, точки приложения
имеющихся сил, нужен поиск, преодоление себя. Не для практической цели, а для
морального климата в обществе. Думаю, пилотируемая космонавтика сохранится как
доказательство возможностей человека. И на Марсе люди будут, несмотря ни на
что, и, может, даже сумеют построить теплицы с яблоками…