Академик Адрианов: "О чем молчит Великий Океан?"
16.01.2020
Источник: ПРАВДА.РУ, 16.01.2020
ВЛАДИМИР ГУБАРЕВ
"Чаепития в Академии" —
постоянная рубрика Pravda. Ru. Писатель Владимир Губарев беседует с выдающимися
учеными. Сегодняшним гостем проекта "Чаепития в Академии" стал
российский зоолог, известный специалист в области сравнительной морфологии и
систематики беспозвоночных животных, морского биологического разнообразия,
академик РАН Андрей Адрианов.
Случилось так, что пару недель я
жил на берегу Океана. Работал над новой книгой. Каждое утро и каждый вечер я
выходил на берег, чтобы не только посмотреть на водную гладь, раскинувшуюся
передо мной, но и попытаться понять ее характер. А он, представьте себе, был удивительно
непостоянен, а потому интересен.
Иногда волны ласкали кожу, и
оттого рождались воспоминания о первых поцелуях любимой девушки. Ее губы были
такими же мягкими и нежными.
Потом вдруг волны становились
жесткими, неприветливыми, будто в обиде на тебя за долгое отсутствие. Так
случалось, когда задерживался в командировке и жена с дочкой начинали о тебе
скучать.
Налетавшая нежданно буря
взлохмачивала волны, и они бились о берег гневно, будто ты — мальчишка — чем-то
раздосадовал своего отца, и его обида навсегда задела твою душу.
В общем, Океан был разным —
непонятным, таинственным и притягивающим к себе.
Но однажды он открылся совсем иным
— могучим, страшным и жестоким, а потому недоступным.
Это случилось вечером. Я вышел на
берег. Было какое-то странное освещение, И совсем нежданно и непривычно Океан
вырос передо мной черной стеной, уходящей в ввысь, в бесконечность. В это
мгновение я понял, что ничего не знаю о нем, что он не познан, а потому так
притягателен.
— А у вас было такое ощущение? — спросил я у собеседника.
Он едва заметно улыбнулся:
— Оно у меня постоянно…
Так началась наша беседа с
вице-президентом РАН академиком Адриановым.
Первая встреча с Океаном
Я спросил у Андрея Владимировича:
— У вас когда случилась первая встреча с Океаном?
— Это было после третьего курса. Я
учился на Биологическом факультете Московского университета, на Кафедре
зоология и сравнительная анатомия беспозвоночных животных. Конечно, студенты
биофака уже после первого курса проходили практику на замечательной Беломорской
биостанции МГУ, но если мы говорим об океане, то это уже после третьего курса.
В советское время, когда приходила пора готовить курсовую или дипломную
работу, студент мог пойти в научный отдел факультета и попросить командировку
фактически в любой уголок нашей необъятной страны.
Важно было только иметь
приглашение оттуда, где потенциальный научный руководитель брал некие
обязательства, что он примет этого студента. А студентов наших брали очень
охотно с так называемых "полевых факультетов", потому что в
экспедиции всегда нужны рабочие руки.
В Петропавловске-Камчатском в то
время был Камчатский филиал Института биологии моря ДВО РАН. И я после третьего
курса, а потом и после четвертого туда ездил и принимал участие в морских
исследованиях. На судне мы выходили в экспедиции вдоль Камчатского полуострова,
стояли в полевых лагерях на берегу Тихого океана, погружались с аквалангом в
океан. В Московском университете на "полевых кафедрах" уже с первых
курсов поддерживали тех студентов, которые обучались водолазному делу. Конечно,
если тематика их работ связана с морем. И мы погружались с аквалангом,
проводили исследования, собирали материал.
То есть мое близкое знакомство
произошло с Тихим океаном еще в студенческие годы…
Выходишь на берег, и перед тобой бескрайний Океан, огромные валы, накатывающееся
на скалы…
Даже когда тихая погода, Океан все
время дышит, идет океанская зыбь, приподнимающая и опускающая катер, с которого
мы работали… Безусловно, впечатления незабываемые. Так и остались до сегодняшнего
дня со студенческих лет.
Океан и море: отличия
— Океан отличается от моря?
— По ощущениям, пожалуй… Впрочем,
если непогода, шторм, то и там и там это опасно. А когда ты находишься в море
или океане, на поверхности воды ощущение одинаковое, особенно, если не видно
берега.
Но если ты оказываешься на дне,
конечно, фауна отличается, донные ландшафты совсем иные. Морской биолог,
находясь под водой, может увидеть массу различий между, например, Баренцевым
морем и Японским или Охотским морем и Тихоокеанским побережьем Камчатки.
Но первые незабываемые впечатления — это Тихий океан, это Камчатка.
От студента до академика
— Вы прошли весь путь ученого — от студента до академика и директора института?
— Да. В 86-м году закончил
обучение на биологическом факультете МГУ, в этом же году я поступил в
аспирантуру на ту же Кафедру зоологии и сравнительная анатомия беспозвоночных.
В 89-м году я защитил кандидатскую диссертацию. Еще аспирантура не закончилась,
но я диссертацию защитил, нужно было выбирать, куда ехать работать.
В советское время была так называемая, система распределения.
Если диплом красный, и, тем более
аспирантуру закончил с защитой диссертации, то можно было выбирать, где
работать. У меня к тому времени уже был опыт работы и на Камчатке, и во
Владивостоке, в Японском море на биологической станции того же Института
биологии моря ДВО РАН. Эти места мне были интересны, и я выбрал Тихий океан.
Приехал во Владивосток в Институт
биологии моря по распределению, начал там работать с января 90-го года. И хотя
у меня была уже кандидатскую степень, все равно начал с "низшей"
ступеньки. Младший научный сотрудник, через некоторые время научный сотрудник,
потом старший научный сотрудник, затем ведущий научный сотрудник, ну, и в конце
концов директор института.
Кто знает об Океане всё?
— Об океане знаете очень много. Но чем больше вы им занимаетесь, тем
больше у вас вопросов возникает, не так ли?
— Говорить, что кто-то знает об
океане очень много, на мой взгляд, неправильно. К сожалению, все мы не знаем
очень многое. Ни в плане изучения физики океана, его химии и особенно биологии
его глубоководных районов. Это совершенно бесконечная стихия.
Я не знаю, наступит ли то время, когда человечество в целом или
кто-то скажет, что он знает, как устроен, как живет океан.
А что такое океан для человечества?
Прежде всего, это колыбель жизни. Жизнь оттуда вышла. Не знаю, настанет ли
время, когда жизнь туда вернется. Я имею в виду новую стадию развития
человечества.
— Пока это звучит слишком уж фантастично!
— Обратимся к сравнениям. Я уже в
нескольких докладах говорил…
Мы знаем об океане даже меньше, чем о ближнем космосе.
На сегодняшний день в космос
слетало и благополучно вернулось уже более 560 человек, 12 человек были на
Луне, шесть даже на оборотной стороне Луны. А много ли спускалось в
глубины океана? В Марианской впадине были только трое: Уолш и Пикар и не так
давно Кэмерон. Еще два пилота туда планируют спуститься в ближайшее время, и
это будут россияне.
На глубины больше семи километров
тоже спускалось не так много людей, может быть, десятка полтора. Ну, а до
глубин семь километров уже счет идет на десятки. Мне кажется, что это сравнение
показывает разницу в наших знаниях о ближнем космосе и океанских глубинах.
Как велик Океан?
— Это связано с развитием техники?
— Конечно, это связано с огромным
объемом океана и с необходимостью иметь технические средства для его изучения.
Океан — это колоссальное жизненное пространство.
Он покрывает 71 процентов поверхности
нашей планеты. Когда школьникам что-то рассказываешь, они иногда спрашивают:
"Если планета покрыта океаном, почему она называется "Земля", а
не "Океан"?" Приходится отвечать, что было время — несколько сот
миллионов лет — в истории нашей планеты, когда океана не было.
На начальных этапах истории нашей планеты океана не было, потом он возник.
Его появление — отдельная история…
Так вот, средняя глубина Мирового океана очень большая. Сейчас принята цифра порядка
3688 метров. Но эта цифра "плавает", потому что морские экспедиции
все время уточняют глубину в каких-то каньонах, в разных впадинах. Тем не
менее, на 2015 год компьютер выдал расчет — средняя глубина Мирового океана —
3688 метров. Понятно, данные разнятся.
Например, та же Марианская
впадина. В свое время наши океанологи на "Витязе" определили ее
глубину в 11022 метра. По данным же американских источников глубина где-то
10994 метра. В общем, более 11 километров. А средняя глубина больше трех с
половиной километров. Берем площадь океана, его глубину — и этот огромный объем
водной массы, это жизненное пространство получается на два порядка больше, чем
жизненное пространство на суше.
— А как считать на суше?
— Площадь суши известна, а вверх
возьмем высоту деревьев или полета птиц, не сипов или грифов, которых теплые
потоки воздуха заносят подчас даже на 11 километров. Нет, берем
"среднюю" высоту, сравниваем объемы — получается, жизненное
пространство в океане в сто раз больше!
И весь этот гигантский объем насыщен жизнью. Сейчас некоторые ученые
считают, что морская вода — это "бульон из вирусов". Если мы
сканируем всю океанскую толщу, везде есть жизнь. Не только в самых верхних
слоях, куда проникает солнечный свет, где производится первичная продукция за
счет фотосинтеза, но и в океанских глубинах. Мы сейчас получили в свое распоряжение
робототехнические средства, позволяющие достигнуть максимальных глубин. Мы
увидели, что и на океанском дне, где колоссальное давление — ведь каждые 10
метров добавляют одну атмосферу, везде кипит жизнь.
Происхождение Океана
— Вы упомянули об "отдельной истории" — я имею в виду
происхождение океана. Все-таки как это произошло?
— Есть разные точки зрения на
происхождение планеты и океана. Я не геолог, а потому просто транслирую
импонирующую мне точку зрения. Сначала, когда Земля возникла из протопланетной
материи, она была холодной. Потом ее поверхность стала разогреваться
бомбардировками метеоритов, а недра за счет гравитационных сил и ядерных
реакций. Планета разогрелась, стала горячей. Затем ее поверхность стала
остывать, но недра оставались горячими, что, собственно, и вызвало вулканическую
деятельность, которая продолжается до сих пор. В гигантских вулканических парах
содержится огромное количество воды.
Дальше идет конденсация этой воды
на более прохладную поверхность планеты. И формировались водоёмчики, которые в
конце концов соединились в океан.
Кстати, вулканы действуют, а потому и сегодня продолжается формирование
Мирового океана.
Это, если кратко, без подробностей.
Жизнь в Океане
— Красиво, но не убедительно… Но в этом пусть разбираются геологи…
Поговорим об ином. Мы поражаемся разнообразию живого на суше — от Арктики до
тропических лесов — все насыщено жизнью. А что в океане?
— Поскольку исследовать на суше
более доступно, чем исследовать, например, биологическое разнообразие в
глубинах океана, то, конечно, о жизни на суше мы знаем существенно больше.
Порядка двух миллионов видов живых существ мы описали на нашей планете. Из этих
двух миллионов видов больше полутора миллионов приходится на насекомых, а на
водные организмы приходится всего лишь порядка трехсот тысяч. И возникает
ощущение, что видов живых организмов на суше больше, а в океане их меньше,
несмотря на то, что океан больше, чем суша.
Но если мы посмотрим с другой
стороны, будем считать не виды, а таксоны, то получится совсем иная картина.
Окажется, что в океане, например, есть представители практически всех типов
многоклеточных животных.
— Все мы вышли из океана…
— Все крупные таксоны животного
царства присутствуют в океане. А на суше и в пресных водах эти цифры
существенно меньше. Возникает ощущение, что таксономическое, или филогенетическое,
разнообразие в океане гораздо больше. Но это понятно, потому что история жизни
в океане гораздо продолжительнее, чем на суше.
— И не все существа выбирались на сушу, предпочитая оставаться в
океане, не так ли?
— Конечно. Совсем недавно, на
рубеже веков, была парадигма в научной литературе, что соотношение видов на
суше и в океане примерно десять к одному. То есть на суше их больше примерно в
десять раз. И только за последние лет двадцать эта парадигма существенно
меняется.
Приходит осознание, что биологическое разнообразие и видовое богатство
в океане, скорее всего, больше.
За короткий период времени
представления существенно изменились. Почему? Да, потому, что неожиданно богатым
оказалось биологическое разнообразие в глубинах океана.
— Считалось, что там пустота и "мертвая зона"?
— Конечно. Мол, на больших
глубинах нет условий для жизни. Так сказать "океанская пустыня". Но
все совсем не так! И нас это особенно интересует.
— Нас?
— Да, например, сотрудников нашего
института, который сейчас стал Национальным научным центром морской биологии
имени Алексея Викторовича Жирмунского ДВО РАН. Он во Владивостоке находится.
История исследования Океана
— Вы вели пионерские исследования на больших глубинах океана?
— История изучения глубоководья с
подводными аппаратами началась еще в прошлом столетии. В том числе, это эпоха
наших замечательных аппаратов "Мир-1" и
"Мир-2" в Институте океанологии имени П. П. Ширшова РАН. Но
сейчас наш Центр активно занялся этими проблемами, мы ведем глубоководные
исследования в северо-западной части Тихого океана; конечно, в сотрудничестве с
нашими коллегами-океанологами.
Хочу отметить, что новые технологии не только изменили наше представление
о биологическом разнообразии в океанских глубинах, но и изменили наше
представление о количестве биологических ресурсов во всем океане.
Это особенно важно для человека,
для всего человечества. Когда я говорю "биологическое разнообразие",
может быть, не все понимают, насколько это важно и насколько это касается
каждого из нас? Это и продовольственная безопасность, это новые источники пищи,
это новые лекарства и т. д.
Сколько биоресурсов можно забрать из Океана?
Приведу один пример. Задались
специалисты, казалось бы, простым вопросом — сколько рыбы в океане? Вопрос
очень важный, потому что от него зависит, сколько мы рыбы можем взять без
ущерба для океана. В 2009 году в журнале Science вышла статья с приблизительной
оценкой. Довольно много исследовательских судов рыбопромысловых в разных районах
Мирового океана работают. Они кидают "учетные тралы", смотрят,
сколько туда попадается рыбы и делают примерные расчеты.
Есть другие методы. Например,
считают по звеньям пищевой цепи. В общем, получилась цифра: от одного до двух
миллиардов тонн. Примем верхнюю планку: примерно два миллиарда тонн рыбы.
Ежегодно мы забираем из природы от 90 до 95 миллионов тонн водных
биологических ресурсов.
Многие экологи считают, что эта
цифра близка к предельной. Значит, забирать из океана больше 100 миллионов тонн
биоресурсов — это уже ущерб для океанской экосистемы.
Значительная часть тех
биоресурсов, той рыбы, которую мы из океана берем, это верхний слой — глубина
от 0 до 200 метров, туда, куда проникает свет. Под ним идет слой до глубины
один километр, куда долетает только один из десяти в 24-й степени фотонов,
которые падают на поверхность океана. То есть это зона сумерек. Там темно
для человеческого глаза, но не для организмов с другой чувствительностью… В
этом слое живут мезопелагические рыбы. Они небольшие, обычно 20-25 сантиметров,
но очень жирненькие. Их очень сложно ловить, потому что при подъеме на
поверхность с глубины в километр они превращаются в желе…
— Так что нам приходится рассчитывать только на 200 метров?
— Да нет. Ловят на разных
глубинах, но всегда считали, что биологических ресурсов на больших глубинах
существенно меньше.
Итак, одна статья по ресурсам в
2009 году, а вторая появляется в 2014-м. Всего пять лет прошло, выходит
статья в не менее уважаемом научном журнале, который называется Nature. И в
этой статье написано, что ошибка вышла с подсчетом биомассы мезопелагических
рыб. Оказывается, в слое до одного километра примерно от 11 до 15 миллиардов
тонн мезопелагических рыб. Ошиблись в десять раз! Представляете? Вот такой
уровень ошибок.
Если принять эти цифры, то из
океана мы можем брать уже 200 миллионов тонн рыбопродукции без ущерба для
океанской экосистемы. А почему такая ошибка-то произошла? Оказалось, что
значительная часть рыб не попадалась в тралы. Особенности зрения этих
мезопелагических рыб таковы, что в этой темноте они видят трал и уходят от
него…
Тогда сделали специальную
кругосветную экспедицию между 40-м градусом северной широты и 40-м градусом
южной широты. Использовали не тралы, а сонары. И увидели огромное количество
мезопелагических рыб. Возможно, что не так мало рыбы и в слоях, которые глубже
одного километра. Например, в батипелагиале, но мы не можем засечь там рыбу даже
сонарами, так как она уже не используют плавательный пузырь из-за большого
давления. Там рыбы регулируют свою плавучесть жиром, который заполняет этот
пузырь. Как правило, такие рыбки очень жирные.
Пока у нас нет технических средств, чтобы оценить, а сколько же
рыбы в толще воды глубже, чем один километр, однако нам ясно, что там тоже есть
биоресурсы, и их немало.
— Рыбу с таких глубин добывают?
— Ее ловят, но ловят мало. Очень
сложно получать эту рыбу в хорошем, в кондиционном состоянии. И технологии
переработки настроены на более стандартную, обычную продукцию.
— Но все-таки нам предстоит осваивать переработку и этих рыб?
— Мы говорим, что ресурсы суши
ограничены, а нужно кормить растущее население планеты. Чтобы решать эту
проблему мы делаем генномодифицированные сельскохозяйственные культуры, чтобы
урожай все время подрастал. Совершенствуем и агротехнологии, так как боимся,
что не хватит продовольствия. Значительная часть человечества вынуждена
ограничивать себя в потреблении продуктов. И здесь может помочь океан. Его
ресурсы очень велики. И это полноценные, очень качественные продукты.
Можно ли добыть рыбы больше?
— И как к нему подступиться?
— Некоторое время назад наш парк
подводной техники пополнился несколькими глубоководными аппаратами. Например,
один из них весит полторы тонны, а лебедка у него больше 22 тонн. Он
обеспечивает работу до глубины шесть километров, может делать практически все,
что нам надо. Он может двигаться в любом направлении, у него есть манипуляторы,
он может собирать все, что нам нужно, имеет большое количество датчиков — то
есть мы фактически получили глаза, уши и руки для того, чтобы полноценно
работать на этих глубинах. Это телеуправляемый робот.
А в Дальневосточном отделении
РАН, например, есть замечательный институт — Институт проблем морских
технологий. Этот институт был создан академиком Агеевым, и этот институт
разрабатывает и конструирует автономные подводные аппараты. Они могут работать
до самых больших глубин. Эти аппараты сканируют дно, фотографируют, ведут видеосъемку,
могут нести любые датчики.
Есть программы, которые отдельные
фотографии идеально сшивают между собой, и мы можем получить сколь угодно
большую фотографию морского дна площадью хоть несколько квадратных километров.
И на экране компьютера в лаборатории исследователи могут видеть дно с очень
высоким разрешением. Можно и определить и подсчитать морские организмы. Более
того, у подводного аппарата есть лазеры и лазерная линейка, которая очень точно
измеряет линейные размеры объекта. На основе этого вы можете определить объем
объекта. А зная удельную плотность морских организмов и их объем, вы можете
высчитать биомассу.
Раньше бросали донный трал,
скребли по дну, поднимали все наверх, высыпали на палубу, делили на кучки,
взвешивали и таким образом определяли биомассу. Потом экстраполировали на
большие площади. Получалось не очень точно.
А подводные роботы — это совершенно новая эра. Мы фактически, повторюсь,
получили глаза, уши, органы обоняния, осязания. Мы фактически руки получили.
Можно собирать какие-то кусочки
породы для геологических исследований. На этом аппарате стоит большое
количество датчиков для измерения концентрации газов, если мы работаем рядом с
какими-то глубоководными гидротермальными источниками. Есть датчики метана, сероводорода,
измерители донных течений, измерители органики и так далее, не говоря уже о
том, что получаем данные о температуре, солености и других параметрах воды.
— Перед вами открылся новый мир?
— Передо мной, безусловно.
Исследования проводились еще и в 70-х, и в 80-х, в 90-х годах, но это
эпизодические исследования, технические средства еще были достаточно ограничены:
картинки получали не всегда идеального качества, не было возможности
исследовать большие площади. А сейчас уже у многих стран есть робототехнические
средства, которые позволяют увидеть то, что лежит на морском дне, что можно
потенциально взять с морского дна.
Есть ли в Океане границы?
Сейчас очень многие страны бросились изучать океан, потому что поняли,
если там огромные богатства, а значит наступит время, когда его будут делить.
У нас ведь поделено все — суша
границами, мы уже поделили шельф…
— Пора границы устанавливать и в океане?
— А как провести границы в океане,
ведь большая часть океана вне зон национальных юрисдикций? У прибрежных или у
островных государств есть 12-мильная зона. Это территориальные воды, там государство
полный хозяин. Есть 200-мильная зона, это исключительная экономическая зона,
там с некоторыми ограничениями государство тоже может само определять режим водопользования
и т. д.
В некоторых случаях к 200-мильной
зоне еще можно добавить 150, если вы доказали, что это продолжение континента.
Однако значительная площадь Мирового океана находится вне зон национальных
юрисдикций, она так и называется — Международный район Мирового океана. И вот
уже начались попытки разделить и этот район, и сосредоточенные на его дне
ресурсы.
"Океанская лихорадка"
Как это можно сделать? Есть
Конвенция ООН по морскому праву, в ее рамках существует так называемый
Международный орган по морскому дну. Он выдает лицензии на геологоразведку в
Международном районе Мирового океана. И вот страна получает какой-то участок
дна для геологоразведки на 15 лет, за которые нужно провести исследования на
этом участке и затем показать, что вы готовы к практическим разработкам, то
есть фактически к добыче полезных ископаемых. Многие страны столбят такие
участки "впрок".
Через 15 лет у вас уже могут
появиться хорошие технические средства для того, чтобы без большого ущерба для
глубоководной экосистемы собирать на дне железомарганцевые конкреции, либо
снимать с гайотов кобальтоносные марганцевые корки, либо срезать минеральные постройки
у гидротермальных выходов — те самые глубоководные полиметаллические сульфиды.
У вас есть техника, вы показали свои возможности и теперь уже получаете тот
участок в разработку на долгие годы…
— И начинается очередная "золотая лихорадка", но теперь уже
"океанская"?
— Всё это имеет смысл, потому что
и минеральные, и биологические ресурсы в океане существенно превышают таковые
на суше. Минеральных ресурсов, например, на океанском дне сосредоточено огромное
количество. Прежде всего, даже потому, что площадь океанского дна неизмеримо
больше площади суши.
Океан — это около 362 миллионов квадратных километров, а площадь планеты
где-то 510 миллионов.
Из этих 362-х миллионов — около
294-х миллионов приходится на бескрайние абиссальные равнины, на которых примерно
на 10 процентах находят так называемые железомарганцевые конкреции. Это такие
окатышки. Они могут быть маленькие — один сантиметр, могут быть размером десять
сантиметров и даже до двадцати встречаются. Они лежат на дне. Нужен какой-то
подводный комбайн, который идет по дну и собирает эти железомарганцевые
конкреции.
И такие технические средства уже
есть. Созданы комбайны, которые могут работать на глубине до пяти километров.
Есть технические средства, способные собирать кобальтоносные корки. Есть подводные
трактора, экскаваторы, которые могут снимать конусовидные постройки с полиметаллическими
сульфидами и так дальше.
Так что добывать минеральные ресурсы с морского дна не только можно, но
это уже делается.
Экология в Океане
— А океану не уготована та же участь, что и космосу? Я имею в
виду, что околоземные орбиты уже настолько завалены космическим мусором, что
скоро нелегко будет находить "чистые" окошки? Да и на суше мы
начинаем утопать в мусоре…
— Океан уже замусорен. Например, в
Тихом океане есть два огромных мусорных пятна… Мусор двигается по круговороту,
где-то за два года он проходит путь, например, от восточного побережья Японии
до западного побережья Америки.
После взрыва на атомной станции
Фукусима в 2011 году в марте, ровно в марте через два года начало выбрасывать
на американское побережье огромное количество мусора. Команды американских
огнеметчиков работали на берегу и жгли все, так как очень боялись, что к ним
будут занесены инвазивные морские организмы.
Довольно много мусора, конечно,
оседает и на морское дно.
— Массовая геологоразведка может осложнить ситуацию?
— У нас она развита достаточно
хорошо, а потому нам известно много районов, где есть полезные ископаемые.
Чего не хватает России в Океане?
Единственное, чего нам не хватает,
где мы существенно отстаем, это подводное машиностроение. У нас, в отличие от
японцев, американцев, европейцев, нет подводных комбайнов, способных добывать с
глубины несколько километров эти самые полезные ископаемые.
Немножко отстаем и в робототехнических
средствах для изучения океана.
И что очень важно: сейчас, по
сравнению с временами Советского Союза, у нас катастрофически снизилось
количество морских экспедиций.
Наш научно-исследовательский флот находится фактически в
катастрофическом состоянии.
— Но ведь мы были лидерами в этой области науки?!
— Безусловно, мы занимали
лидирующие позиции в глубоководных исследованиях. "Витязь" начал эту
эпоху. А теперь нужно все начинать заново.
И главное: не
нанесем ли мы ущерб этим глубоководным экосистемам, где, как показывают
исследования, жизнь кипит, все шевелится на дне, но там же и минеральные ресурсы
сосредоточены? И, если мы начнем копать, вести добычу полезных ископаемых, мы
уничтожим эти глубоководные сообщества, разрушим донные ландшафты, уничтожим
эту экосистему.
Поэтому необходимы комплексные
научные экспедиции для того, чтобы мы не только знали, где лежат какие-то
полезные ископаемые, но и провели комплексное изучение глубоководных экосистем,
и сделали не продиктованный сиюминутными меркантильными соображениями, а
осознанный вывод. В каком-то месте мы можем пойти на то, чтобы начать
разработку полезных ископаемых, в каком-то надо обязательно сохранить
уникальную донную экосистему.
Минеральные ресурсы Океана
Минеральные ресурсы нужны, а океан
— это огромный источник и кобальта, и цинка, и никеля, и меди, и золота, и
платины, и редкоземельных элементов. Но начать такие работы нужно только после
тщательных исследований. Есть такой интересный парадокс: практически во всех
местах, которые мы посмотрели нашими подводными аппаратами, местах, которые
объявлены перспективными рудоносными участками морского дна, именно там находим
и уникальные подводные экосистемы.
— Подводная "Амазония"?
— Я бы называл несколько
типов основных минеральных ресурсов. О нефтеуглеводородах пока не говорю. Это
железомарганцевые конкреции, кобальтоносные марганцевые корки и глубоководные полиметаллические
сульфиды. Так вот, сульфиды приурочены к островным дугам, к разломам, к зонам
вулканической активности, к тем местам, где как раз мы находим гидротермальные
источники. Это "черные курильщики", конические минеральные постройки:
черные, желтые, из которых подобно клубам дыма выходит сильно минерализованная
горячая вода. И вокруг них кипит жизнь: огромное количество моллюсков, крабов,
креветок, червей. И это сообщество существует за счет хемосинтеза, за счет
хемосинтезирующих бактерий, им солнечный свет вообще не нужен. В этих
постройках и сосредоточены как раз ценные для нас элементы. Там и медь, и цинк,
и золото, и платина, много редкоземельных элементов, причем в концентрациях,
которая делает их добычу рентабельной.
Некоторые страны даже стали
специально конструировать робототехнические средства для разведки именно этих
зон сосредоточения сульфидов, и технические средства для их подъема на
поверхность.
В Китае, например, даже было
создано отдельное агентство по морским минеральным ресурсам и построен
обитаемый подводный аппарат "Цзяолун" — "Морской дракон"
для разведки таких мест в западной части Тихого океана и в Индийском океане. Сейчас
в Китае строятся специальные робототехнические средства для добычи этих
ресурсов.
К востоку от Окинавы на глубине
1600 метров были обнаружены тоже большие скопления таких вот полиметаллических
сульфидов. И Япония уже начала их добычу, не разведку, а промышленную добычу.
Некоторые транснациональные горнорудные компании уже успешно осваивают добычу
минеральных ресурсов даже с абиссальных глубин.
— Вы обещали рассказать о нефти и газе.
— Пока острой проблемы здесь, на
мой взгляд, нет. Я этими вопросами сам не занимаюсь и выступаю как ретранслятор
своих коллег.
Примерно 70 процентов запасов нефтеуглеводородов сосредоточены в океане.
То есть там запасов больше, чем на
суше. Хотя сейчас мы берем из моря лишь 34 процента нефти, в основном, с
мелководий, и 38 процентов газа. То есть большую часть нефти и газа мы берем
пока все-таки из наземных месторождений. Из того, что в океане, примерно 60 процентов
нефти и газа — это на мелководье, на шельф. Платформы в основном стоят там.
Исключение — Мексиканский залив. Пока только там берут нефть с очень больших
глубин. Та скважина, которая рванула, это где-то больше полутора километров.
Сейчас там уже разведочное бурение идет на глубине почти три километра.
— Авария в Мексиканском заливе показала, что мы уничтожаем биологические
ресурсы, которые подчас дороже нефти. Разве не так?
— Когда идет добыча нефти, это
все-таки сравнительно небольшой пятачок дна. И если технология современна,
утечки нефти не должно происходить. Правда, всегда есть опасность аварии.
Никто же не предполагал, что может быть такая грандиозная авария, как
произошла в Мексиканском заливе. Качали нефть и живности какого-то уж особенно
сильного ущерба не было.
Те платформы, которые стоят у нас
у восточного Сахалина, пока работают "чисто". Там находится зона
нагула серых китов. Они себя прекрасно чувствуют, каждый год возвращаются.
Китихи приходят с детенышами, откармливают их в этих местах, потому что
кормовая база находится в хорошем состоянии. Единственный дискомфорт, который
испытывают киты — это шумовой эффект.
О китах
— В свое время мы боролись за спасение этих китов!
— Наш институт тоже. Мы ведем
мониторинг этого района. Пока все нормально. Ежегодно мы отправляем туда
морскую экспедицию. На каждого кита заведен паспорт с морфометрическими данными.
Каждый кит имеет имя. И можно проследить, кто новый появился, как себя
чувствует такой-то кит. Кто-то похудел, кто-то, наоборот, нагулял вес и так
далее. Эта паспортизация была начата нами гораздо раньше, чем знаменитая
паспортизация дальневосточных леопардов и амурских тигров.
— А как вы их различаете?
— У серых китов на коже имеются
обрастания — это домики усоногих раков, другие эпибионты. Когда они
обламываются или стираются, на поверхности кожи остается "узор", индивидуальный
отпечаток, как отпечатки пальцев, по которым даже с большого расстояния это
животное идентифицируется. Мы знаем его правую сторону, мы знаем его левую сторону,
мы знаем его хвост и так далее… У нас где-то порядка 240 этих китов, которые
нагуливаются именно у восточного Сахалина.
— Меньше, чем тигров?
— На самом деле, серых китов
довольно много. Но основная часть популяции у западного побережья Соединенных
Штатов. Еще вопрос — это две разные популяции или одна? Оказалось, что у них
тесные связи. Киты, например, с Камчатки могут бегать в Калифорнию и обратно,
то есть обмен генетическим материалом возможен. Значит, может быть, это единая
популяция…
Добыча нефти в Океане
Но мы отвлеклись от нефтяной
проблемы. Современные технологии позволяют достаточно аккуратно добывать нефть,
но ведь всегда есть опасность аварии. Это пока мы берем из моря 34 процента от
всей добываемой нефти, а придет время — будем брать 70 процентов и больше. Но
оказывается, что большинство нефтеносных районов по понятным причинам все-таки
недалеко от берега — либо в территориальных, либо в исключительных экономических
водах. А потому такой задачи как в отношении минеральных ресурсов, то есть
дележа морского дна, нет.
А ведь мы с вами говорили только о
кусочках морского дна, а есть еще океанская толща. Как здесь быть с
биологическими ресурсами? ООН объявила, что биологические ресурсы в Мировом
океане вне зон национальных юрисдикций являются "всеобщим достоянием
человечества". Всеобщее — это значит ничье. Но это не так. На самом деле,
есть попытки дележа и этих ресурсов.
Биоресурсы Океана "без присмотра"
В отношении биоресурсов нет
единого международного органа, как, например, Международный орган по морскому
дну. Почти вся поверхность Мирового океана "покрыта" сетью региональных
межправительственных соглашений, регулирующих лов отдельных ресурсных видов.
Например, Россия участвует в 24 региональных организациях по управлению рыболовством
(РОУР) и в 62 межправительственных соглашениях с 46-ю странами.
В каждом районе Мирового океана
страны, которые здесь традиционно ловят или которые находятся рядом, заключают
между собой соглашения, которые регулируют квоты на вылов биоресурсов. Раньше у
Советского Союза этих квот было много, мы ловили в самых разных районах Мирового
океана. Почему нам эти квоты давали? Потому что в этих районах Мирового океана
Советский Союз вел комплексные научные исследования.
Принцип был такой: если ты изучаешь какой-то биоресурс и
показываешь мировому сообществу, что об этом биоресурсе много знаешь, что ты
можешь оценить его запасы, а значит, знаешь, сколько можно без ущерба взять
этого биоресурса. А если ты не проводишь этих исследований, то, соответственно,
ограничен в том, чтобы претендовать на эти квоты. И вот под эту сурдинку мы
сейчас можем потерять некоторые достаточно интересные, перспективные, уже исторически
сложившиеся районы лова.
— То есть и здесь должна впереди идти наука?
— Конечно. Это принцип
международных организаций, которые выделяют квоты, дают лицензии. Страна,
которая претендует на эти квоты, должна вложить средства в научные
исследования. Это касается и минеральных, и биологических ресурсов.
Сейчас этот вопрос особенно
актуален для Антарктики, где очень продуктивные воды. Там традиционно и
Советский Союз, и Россия ловили криль, глубоководного окуня-клыкача, других
нототениевых рыб. Там квоты выделяет международная организация — Комиссия по
сохранению морских живых ресурсов Антарктики (АНТКОМ). В ней порядка 24 стран,
Россия тоже туда входит.
Там сейчас ситуация складывается нелегкая. С одной стороны, район
высокопродуктивный, и многие страны заинтересованы, чтобы там добывать
биоресурсы. Но антарктические экосистемы уникальны, это достояние всего
человечества. И некоторые страны говорят: "Слушайте, давайте делать здесь
морские охраняемые районы, чтобы эти антарктические подводные экосистемы
сохранились для последующих поколений. А криль, который тут хочет ловить и
Россия, Китай, — это же корм для пингвинов, которых надо сохранить.
Поэтому нужно снизить добычу криля". А Китай, например, очень
заинтересован в добыче криля, потому что это основной корм для огромной
китайской аквакультуры. Они выращивают 50 миллионов тонн морской продукции. Мы
ловим пять миллионов тонн в год, а китайцы выращивают 50 миллионов тонн.
Вот и встают вопросы — сохранить
этот промысловый участок или сделать здесь морской охраняемый район. Вот и
используются все методы, чтобы оттеснить конкурентов из этих районов. А
цель-то, казалось бы, благая — сохранить антарктические экосистемы для
последующих поколений.
Как сделать выбор? Естественно,
только опираясь на научные данные.
За последние шесть лет у нас не было ни одной комплексной биологической
морской экспедиции в антарктический район.
Да, у нас регулярно идут
экспедиции к Антарктиде, да, у нас там наши полярные станции существуют, мы
изучаем там климатические изменения, метеорологи работают, но экспедиций по
изучению океанических экосистем Антарктики нет.
И Россия получает от этого
известные сложности. Например, традиционные районы лова России были близко к
району моря Росса. Однако в прошлом году более миллиона квадратных километров в
районе моря Росса было выведено в морской охраняемый район.
— Вас слышат наверху?
— Кажется, достучались.
Принято решение в конце следующего года организовать крупную
комплексную экспедицию по изучению антарктических морских экосистем.
Океанариум и океанский заповедник на Дальнем Востоке
— Вы построили океанариум для того, чтобы все — от школьника до
президента — поняли, насколько интересен и важен для нас океан, не так ли?
— Идея эта принадлежит президенту.
Он обсуждал ее с предыдущим директором Института биологии моря ДВО РАН академиком
Владимиром Леонидовичем Касьяновым, имя которого сейчас носит та улица на
острове Русском, где располагается океанариум.
— Прекрасный ученый и человек…
— Владимир Леонидович в 2005 году
трагически погиб и не увидел реализацию той идеи, которую они обсуждали в 2004
году в июне-месяце, когда президент приехал во Владивосток. Институт биологии
моря ДВО РАН возглавил научное сопровождение строительства этого объекта. Долго
выбирали место, долго делался проект, и фактически к строительству главного
корпуса приступили только в 2010 году. Ну, и строили его несколько лет.
Сначала океанариум был организован как отдельное учреждение в составе
Российской Академии наук. Но с 1 сентября 2016 года он вошел в состав Национального
научного центра морской биологии Дальневосточного отделения РАН. Этот центр был
создан путем присоединения к Институту биологии моря имени А.В. Жирмунского
Приморского океанариума и Дальневосточного морского заповедника.
Появился научный центр, в составе
которого не только блок научных лабораторий, но и совершенно уникальная научная
инфраструктура. Мы ее называем — мегаустановка в области морской биологии. Наш
океанариум особенный, это другое, чем коммерческие океанариумы. Это и уникальный
научно-производственный комплекс, и фактически университет в области морской
биологии.
— Это требует пояснений.
— Сначала скажу, что в нашем
распоряжении есть еще уникальный природный полигон — это Дальневосточный
морской заповедник. Он тоже часть национального центра. Он имеет ряд
принципиальных отличий от обычных наземных заповедников.
Большинство заповедников создано
для охраны какого-то одного или нескольких биологических видов, например,
журавлей, леопардов, тигров, лошадей и так далее. А в заливе Петра Великого
выбрано несколько кусочков уникальных морских экосистем. Если в наземном заповеднике
вы можете вести летопись природы просто путем наблюдений, или, например,
оценивать по следам численность каких-то животных, то в морском заповеднике
перед вами только водная гладь. А охранять просто воду какой смысл? Вы должны
знать, что на дне, что внутри. А для этого ни егеря, ни смотрителя туда не
опустите.
Значит, этот заповедник не может
существовать без такого партнера как исследовательский институт, у которого
есть научные суда, робототехнические средства, которые можно опустить на
морское дно, чтобы пересчитать морских обитателей, составить их перепись. А это
тысячи и тысячи видов морских организмов.
В нашем морском заповеднике уже сейчас перепись включает больше пяти с
половиной тысяч видов морских организмов.
Ни в одном наземном заповеднике
нет такой степени инвентаризации. Поэтому только в сообществе с научным
институтом, где есть специалисты по различным группам морских организмов, где
есть самое главное — технические средства, может работать такой морской заповедник…
Теперь об океанариуме. Институт
выполнял научное сопровождение, то есть фактически участвовал на всех этапах
создания океанариума — от архитектурного дизайна здания до планировки отдельных
экспозиций, включая определение, какие биологические виды должны быть в аквариальных
системах, чтобы наиболее интересно показать морское биоразнообразие в самых
разных районах Мирового океана. Это и Арктика, и Антарктика, умеренные воды,
тропические воды, виды мелководные, виды глубоководные, наиболее интересные
виды рыб и беспозвоночных животных.
Но это не просто океанариум, где человек приходит, и там ему показывают
прыгающих дельфинов, чтобы похлопать в ладоши. Это тоже есть, есть дельфинарий,
где выступают дельфины, белухи, морж, морские котики. Но это лишь небольшая
часть океанариума, а наиболее интересная, на мой взгляд, другая,
познавательная. Вы входите и перед вами раскрывается история нашей планеты,
видите, как она возникла, как появился океан, как формировалась в нем жизнь,
какие исторические этапы эта жизнь проходила сотни миллионов лет назад… И вот
биота древнего океана, она представлена в виде отпечатков, окаменелостей,
какие-то существа воссозданы в виде макетов, которые сделаны по палеонтологическим
реконструкциям очень точно. Все это сопровождается достаточно подробной
информацией, заложенной и в электронные энциклопедии, и в стенды, и в аудиосопровождение
экскурсий.
Вы можете познакомиться с теми
объектами, которые живут на океанских глубинах, вы можете увидеть невидимые
биологические объекты, которыми наполнена капля морской или пресной воды. Вы
проходите через музейную часть, получая знания о том, как формировалось
биологическое разнообразие в Мировом океане. А в отдельных экспозициях вы
знакомитесь уже с живыми обитателями океана — и о каждом из них можете получить
очень подробную информацию.
При создании океанариума мы
преследовали разные цели. Приходит человек, которому просто хочется пройти по
экспозициям, посмотреть каких-то пестрых красивых или интересных рыб, получить
чисто эмоциональные ощущения без погружения в какую-то науку, он получает
желаемое.
А может быть и другой посетитель,
которому интересно не просто посмотреть на какой-то биологический объект, но и
узнать о нем довольно много, узнать какую-то особую интересную информацию.
Пожалуйста, для такого посетителя, если он не любит работать с гаджетами, любит
читать книги, для него есть стенды. Да, он может читать, как страницу книги,
переходя от одного стенда к другому, он как будто листает страницы книги. А
если появляется современный любопытный посетитель, которому интересно работать
с гаджетами, для него есть электронные источники информации.
Если это совсем ленивый человек,
ему не хочется ничего читать, для него сделан аудиогид. Он идет, и ему все
рассказывают. Конечно, в океанариуме есть экскурсоводы, есть тематические
экскурсии. Мы постарались, чтобы в экспозициях было интересно и маленьким
детям, для них есть разные "заманихи" — либо какие-то красивые
макеты, либо какие-то пуфики, либо это может быть песочница, где он может
поучаствовать в раскопках.
Есть, конечно, дополнительные
источники информации для тех, кто более глубоко интересуется морской биологией
— есть кинозал, лекционный зал, где специалисты читают лекции на разные
биологические темы. Ну и, конечно, это совершенно уникальные возможности для самых
разных биологических исследований, поскольку прямо в здании океанариума
развернуты самые современные научные лаборатории.
— В заключение нашей беседы хочу вам признаться: если бы я сегодня
окончил школу, то поступил бы на биофак МГУ и поехал бы работать на
Дальний Восток