бывший дворец, где помещался институт Николая. Если бы в эти стены вновь вселить душу и Бога – все было бы понятно. Сейчас нет. <…>
28 ноября, Москва.
Вчера был день рождения Николая. <...>
Ленинград, 13 мая [1945 г.]
<...> У меня – отец, Николай. Узнаю в своих жестах, лице, словах. Чужая жизнь в себе. Трудно сказать кому- нибудь другому. <...>
25 января [1946 года], Москва.
<...> Завтра три года смерти Николая.
Мозжинка, 5 августа [1950 года], суббота, 11 ч.в.
<...> Смотрел листы энциклопедии. Статьи по борьбе за существование, ботаника, Лысенко. Боже мой, как это грустно и стыдно. Имени Николая нет нигде. <...>
Читая строки, посвященные Николаю Ивановичу, понимаешь, что это не просто память о брате, – это трагедия, ставшая самим существом Сергея Ивановича, присутствовавшая в нем непрестанно. И он медленно убивал себя, часто призывая смерть. Вряд ли даже люди из ближайшего окружения, которые знали и писали в своих воспоминаниях о тяжелых переживаниях Сергея Ивановича в связи с гибелью брата, до чтения дневников могли бы ощутить всю
