Первый русский журнал «Ежемесячные сочинения» должны были, с его точки зрения, носить научно-популярный или экономико-статистический характер, а не литературный. Он сторонился литературной полемики. Отзывы, данные им по поручению Академической канцелярии на произведения Сумарокова («Гамлет» и «Эпистолы о языке и стихотворстве»), имели разрешительный характер, от отзыва на перевод Тредиаковским «Аргениды» Барклая он уклонялся (февраль 1750). К критике в свой адрес Ломоносов относился почти равнодушно: «… все против меня намерения и движения пропустил бы я беспристрастным молчанием без огорчения» – писал он И.И. Шувалову 16 октября 1753 г. Эта позиция объясняется его идеальным (классическим) взглядом на поэзию, который предполагал незыблемый идеал, основанный на поэтическом опыте древних и подчиненный единым и непреложным законам. Никакая критика при таком взгляде значения не имеет: «Бедняжка, ты летай, ты пой: мне нет вреда» («Отмщать завистнику меня вооружают…»).

Отсутствие связей с современными литераторами, за исключением любимого ученика Поповского, привело к изоляции Ломоносова в литературной жизни, усиливавшейся по мере развития новой литературы. В самом конце 1740-х гг. Ломоносов разошелся с Тредиаковским и Сумароковым. В 1747 г. Сумароков в «Эпистоле о русском языке» апологетически писал о Ломоносове: «Он наших стран Малгерб, он Пиндару подобен», но вскоре в статье «Критика на оду» (разбор оды «Царей и царств земных отрада…», 1747), находя некоторые из строф оды «изрядными», показывает нелепость отдельных выражений с точки зрения логической семантики.

Не избрав такого события (или предмета эпопеи), Ломоносов, очевидно, намеревался строить свою поэму как цепь отдельных несвязанных между собой рассказов о наиболее достославных событиях Петровского царствования. Во всяком случае, две написанные песни построены именно таким образом. Недостаток вымысла, за который упрекали Ломоносова современники и ближайшие потомки и на котором настаивал Ломоносов во вступлении («Не вымышленных петь намерен я богов, Но истинны дела...»), превратили поэму в стихотворное изложение истории: в первой песне – стрелецкого бунта 1682 г., во второй — осады Нотебурга. В изложении обоих событий Ломоносов за редчайшим исключением не отступает от имеющихся в его распоряжении источников. Это также явилось причиной неудачи Ломоносова, его эпопее недоставало главного условия эпопеи – вымысла. Причиной неудачи, по-видимому, стал и выбор героя недавней отечественной истории. По словам Шувалова, Ломоносов не мог закончить поэму, потому что «время для фантазий было очень близко», т.е. мешало отсутствие исторической дистанции. Штелин отмечал, что поэма Ломоносова «заслужила одобрение знатоков и удивление многих россиян». Однако в конце XVIII века, после появления «Россиады» М.М. Хераскова (1777), поэма Ломоносова отступила в тень. А.Н. Радищев и Н.М. Карамзин уже не считали ее образцовой и упрекали ее автора в подражании Вергилию и Вольтеру.

Позиция Ломоносова в современной ему только еще становящейся литературной жизни была исключительной. В отличие от своих современников он не проявлял никакого желания в ней участвовать. К современным ему периодическим изданиям (журналам Хераскова, журналу «Трудолюбивая пчела» Сумарокова) Ломоносов относился с равнодушием и даже враждебностью.